Последняя башня Трои

Из вестибюля в ресторанные залы вели три огромные двери с вензелеобразными цифрами: «XVIII», «XIX» и «XX».

– Простите за вопрос, любезные гости, – сказал метрдотель, – вы не супруги?

– Пока что даже не любовники, – ответил я.

Елена улыбнулась без всякого смущения.

Метрдотель с самым серьезным видом, одними глазами и уголками губ выразил понимание ситуации и торжественно объявил:

– Тогда рекомендую век восемнадцатый!

Мы прошли за ним в полутемный зал с редко расставленными столиками. В центре каждого из них высился бронзовый скульптурный канделябр с зажженными свечами. Никакого другого освещения не было.

– Сюда, сюда извольте пожаловать, – приговаривал метрдотель, подводя нас к свободному столику.

И едва мы опустились в кресла, как обнаружили, что не видим и не слышим никого из своих соседей. Мы были словно одни в зале. Только огоньки на других столиках светились, подрагивая, как далекие созвездия в ночи.

– Что это за горящие палочки? – спросила Елена. Впервые я услышал в ее голосе удивление.

– Это свечи, – сказал я. – И, судя по медовому запаху, из настоящего пчелиного воска. Мы с вами находимся в эпохе Екатерины Великой и ее сына Павла. Тогда еще не было ни лазерных световых полос, ни даже примитивного электричества.

– Да, припоминаю, – ответила она, – что-то подобное я видела в фильмах из старинной жизни. Значит, мы в восемнадцатом веке? Я плохо знаю историю.

Теперь эта надменная женщина впервые призналась, что чего-то не знает. Наверное, на нее действовала атмосфера древнего замка.

– Конец восемнадцатого, – ответил я, – почти триста лет назад.

Метрдотель исчез, точно растворился, а у столика возникли из темноты сразу трое официантов в нарядах придворных слуг. Перед нами появился фарфоровый сервиз, расписанный видами старого Петербурга и парусными кораблями, а к нему – серебряные ложки, вилки, ножи, какие-то щипчики. Тихонько лег на скатерть фолиант в кожаном переплете с золотым тиснением – список яств и напитков. Елена стала перелистывать его:

– Медвежье мясо, оленина, рябчики. Что такое рябчики?… Икра двенадцати сортов. Разве столько бывает?! Уха стерляжья, пирог архиерейский…

В ней на глазах исчезала надменная предводительница и проявлялась обыкновенная любопытная женщина:

– Я хочу попробовать это! И еще это! Нет, лучше это! Гусь, фаршированный черносливом!… Нет, лосось в винном соусе!… Нет, паштет по-брауншвейгски!

Я засмеялся:

– Ну, Елена Прекрасная, вы еще капризней, чем ваша знаменитая тезка!

– Кто это? – с иронией спросила она. – Одна из ваших жен или приятельниц?

Рядом со столиком появились трое музыкантов: скрипка, флейта и какой-то старинный рожок. Негромко полилась причудливая мелодия, проникающая в душу. Казалось, они играли только для нас двоих.

– Елена, – упрекнул я, – вспомните: историю Троянской войны вы изучали в школе. Ну «Илиада», Гомер!

– Гомер? – она слегка подняла брови. – А-а, Древняя Греция! Что-то припоминаю.

– Об этом легко справиться в Интернете.

– А зачем? – искренне удивилась она.

– Мне казалось, на вашей фирме интересуются историей.

– Не понимаю, Виталий. Какая история? Наш бизнес – редкоземельные элементы.

– Те из вас, кто готовил программу депутату Милютину, очень хорошо знают и чувствуют историю.

– Вот как? – она закрыла фолиант, голос ее зазвучал холодно. – Так вам это известно?

– Служба, знаете ли.

– А сюда вы меня пригласили тоже по службе? Или всё-таки потому, что я вам нравлюсь?

– Представьте, о том же спрашивал меня вчера мой нью-йоркский начальник.

– И что вы ему ответили?

– Ему я сказал, что за личными делами никогда не забываю о служебных. Вам повторю то же самое в обратном порядке.

Елена покачала головой:

– Вы поразительный циник! Значит, хотите совместить приятное с полезным? Выудить из меня информацию и соблазнить меня?

– Ладно, – примирительно сказал я, – со мной всё ясно. А вы зачем откликнулись на мое приглашение? Чем я-то вас притянул? Вы отлично понимаете, что как источник информации я вряд ли сумею вам пригодиться, зато как мужчина готов послужить с великим усердием. И вы сюда явились. Это значит…

Она рассмеялась:

– Это значит, что вы негодяй! Но почему вы так откровенны? Прием соблазнения?

– Нет, – честно признался я, – прием самозащиты. Для того, чтобы не влюбиться в вас по-настоящему.

Она притихла, посерьезнела. В слабом освещении ее синие глаза стали почти черными, в них отражались огоньки свечей. И мне показалось, что она посмотрела на меня с сочувствием.

Я сделал заказ. Нам принесли водку лучшей российской марки «Ледяной дом» в матовом с золотыми узорами стеклянном штофе, изображавшем очертания этого легендарного дома, и французское вино для Елены с портретом Вольтера на этикетке. Подали холодную осетрину, дымящееся – только с огня – оленье мясо, остро пахнущее пряностями, икру, паштеты, какие-то маленькие, необыкновенно вкусные пирожки. Впрочем, здесь всё было необыкновенно вкусно.

– За что мы выпьем? – спросила Елена.

– Как говорил мой дед, налив себе рюмку и чокнувшись с бутылкой: «Со свиданьицем!»

– Он был так одинок? – Своим быстрым и точным умом она сразу уловила главное.

– У него был я.