Последняя башня Трои

– Расскажи о себе хоть что-нибудь! – потребовал я. – Могу я узнать хотя бы твой календарный?

– Это очень важно для тебя? Ну, сорок семь.

– Значит, генную профилактику ты прошла примерно в двадцать два года, и родители твои были еще молоды. Кто они, где они сейчас?

– Какая разница? – сонно пробормотала она. – Я их давно не видела, я их почти забыла.

– Разве так бывает? – удивился я. – Мне, одинокому, этого не понять.

– У нас на фирме свой порядок: тот, кого к нам принимают, должен оборвать все прежние связи.

– Родственные?

– Родственные, дружеские, какие еще бывают… – выговорила она, засыпая, и вдруг слегка очнулась, засмеялась: – Ну вот, кажется, я и выдала тебе один наш секрет.

– Уже второй.

– Правда? – она совсем проснулась. – Какой же первый?

– Ты нисколько не удивилась, когда я сказал, что бессмертная эпоха может скоро закончиться. Ты знала об этом. У вас на фирме кто-то основательно занимается прогнозированием. Видимо, та же группа, что готовила программу депутату Милютину. И ваши ребята вычислили примерно ту же картинку будущего, что и я.

Она повела под одеялом голым плечиком:

– Думай, что хочешь. Будущее всё равно у каждого свое. А сейчас давай хоть немного поспим…

Под утро я проснулся от ее прикосновений. Она осторожно и умело водила кончиками пальцев по моей шее, потом – по груди, потом – по животу. Всё бешенство любви и ненависти вскипело во мне и растеклось по жилам. Я навалился на нее, даже не поцеловав. Ее это нисколько не смутило. Она сама раскрылась и обхватила меня длинными, сильными ногами:

– Вот такой ты мне и нравишься… Сердитый… Только не торопись!

Потом, умытая, причесанная, подкрашенная, она пила кофе на моей крохотной кухне. А я сидел напротив и следил за каждым ее движением, за каждой гримаской ее прелестного лица. Она уже вызвала машину с охраной (просто включила на «карманнике» маячок наведения, не сказав ни слова, чтоб я не смог ничего подслушать). Истекали наши последние минуты.

Я чувствовал себя как выжатый лимон. Если бы на месте Елены была любая другая женщина, я мечтал бы только об одном: чтобы она поскорей исчезла. Но эта дьяволица с огненно-синими глазами, похоже, свела меня с ума. Я прощал ей уже и надменность, и снисходительную иронию. Одна мысль о том, что мы больше не увидимся, угнетала меня сильнее, чем грядущие мировые катастрофы.

Остатки гордости не позволяли мне задать прямой вопрос о будущем, и я осторожно пошел в обход:

– Значит, порядки в вашей фирме как в средневековом монастыре?

Она недоуменно подняла брови. Как видно, ее представление о монастырях было очень смутным.

– Тот, кто поступал в монастырь, – пояснил я, – отказывался от родственников и друзей. Да еще менял имя… Ты ведь не только порвала с родными, ты и фамилию сменила?

Она усмехнулась и отпила кофе.

– Ладно, – сказал я, – не хочешь – не отвечай. Но вот какая штука: обитатели монастырей давали обет воздержания. Любовные отношения у них считались смертным грехом. В вашей фирме до такого изуверства как будто не дошли.

– А ты сомневаешься? – засмеялась Елена. – Сегодня ночью ты получил мало доказательств?

– Я сомневаюсь в другом. Если, поступая на фирму, вы должны были оборвать все прежние привязанности, то почему вам позволяется заводить новые за ее стенами?

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.

– Как раз сегодняшнюю ночь. Выходит, вас не обязывают выбирать любовников и любовниц только в своем

коллективе? Это кажется нелогичным для тайного общества. К чему тогда строгости при поступлении?

Елена отставила пустую чашку и спокойно сказала:

– Пока нам разрешается иметь увлечения на стороне. Даже с известной долей риска.

Ее «карманник» залился мелодичной трелью. Она поднялась:

– Ну всё, машина у подъезда! Не провожай меня вниз, только выпусти из квартиры.

Я молча пошел за ней к двери. Никакая сила не заставила бы меня сейчас совершить последнее унижение и попросить о новой встрече. Я так и загадал: попросит она сама – увидимся, нет – значит нет.

Но Елена не попросила. Она приказала. Уже стоя на пороге, небрежно чмокнула меня в щеку:

– Ты больше не звони! Я сама позвоню, когда мне будет удобно. И приеду, когда смогу вырваться. А ты не звони!

Если бы мне посмела сказать что-нибудь подобное любая другая женщина, я послал бы ее к черту, я забыл бы о ее существовании прежде, чем за ней закрылась дверь. Но, когда эта дверь захлопнулась за Еленой, я остался стоять в крохотной прихожей и, презирая себя, тихо радовался: мы еще увидимся, сегодняшняя ночь повторится…

А потом – что-то словно подтолкнуло меня к компьютеру. Во мне всё же вырабатывался профессионализм сыщика, и даже моя идиотская влюбленность не могла этому помешать. Окна моей квартирки выходили на противоположную от подъезда сторону, однако над подъездом стояла видеокамера. Я подключился к ней.