Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

Дверь снова распахнулась с глухим ударом. Элейн не успела разглядеть, кто появился в комнате на этот раз, как почувствовала, что свободна. Ковина оттащило назад, и вот он уже оказался на полу. Оддин налетел на него сверху, схватил за грудки, поднял на ноги и нанес мощный удар в челюсть. Ковин почти не сопротивлялся – то ли не мог, то ли понимал тщетность попыток: как он был много сильнее Элейн, не давая ей и шанса защититься, так и младший брат был много сильнее его. Если Ковин что-то и уважал, так это силу.

Продолжая держать его за грудки, Оддин оглядел комнату. Элейн, напуганная, стояла у стены, хватаясь за шею. Госпожа Торэм присела на ручку кресла, прижимая ладонь к щеке. Та уже налилась красным. Заметив это, Оддин медленно повернулся к брату. Элейн видела, как изменилось обычно приветливое лицо, став маской чистой ярости.

Он ударил совершенно не сопротивляющегося Ковина по лицу, в живот, приложил локтем куда-то в область шеи. Тот сложился пополам, как кукла, потерявшая кукловода, упал, прижав лоб к полу. А затем засмеялся. Это вызвало новый приступ гнева, и удары посыпались на него один за другим.

Почувствовав, что Оддин почти не контролирует себя, госпожа Торэм подскочила к сыну, пытаясь успокоить.

– Ты убьешь его! – восклицала она сквозь слезы. – Ты же убьешь его!

Оддин не отвечал, перевернув брата на спину и превращая его лицо в кровавое месиво. Смеяться тот перестал, вяло пытаясь закрыть лицо руками.

Элейн наблюдала будто издалека. Она не чувствовала ни злости, ни удовлетворения от того, что ее враг был наконец наказан. Все, чего ей хотелось, – чтобы это поскорее закончилось. То, что происходило, было неправильно, некрасиво, отталкивающе.

Слыша себя точно со стороны, она сказала:

– Остановись.

Странно, но Оддин услышал и замер. Оставив Ковина на полу и хмуро глядя на Элейн, произнес:

– Пойдем.

В дверях он оглянулся на мать:

– Пойдем, пускай придет в себя, а потом убирается.

Она виновато поджала губы.

– Ему нужна помощь, – прошептала она. – Я останусь.

Оддин стиснул зубы.

– Он уже ничего мне не сделает, не переживай, – сказала госпожа Торэм, хотя Элейн была уверена: в тот момент его беспокоило не это.

И все же он кивнул. В коридоре собралась испуганная прислуга.

– Помогите матери, нужно позаботиться о Ковине, – мрачно бросил Оддин, а затем совсем иначе – искренне, с теплотой – обратился к Полин, той самой девушке, что уже помогала Элейн: – Спасибо. Я этого не забуду.

Когда они спустились в столовую, кто-то из слуг спросил, желают ли господа отужинать.

– Неси, – вздохнул Оддин, сев за стол и угрюмо уставившись на льняную вышитую скатерть.

Он долго потирал разбитые в кровь кулаки.

Затем посмотрел на Элейн:

– Как ты? – Его взгляд прошелся по ее шее, где остались следы недавней борьбы.

– Лучше, чем Ковин, уж наверняка, – отозвалась она.

Элейн рассказала, что произошло. Оддин же поведал, что Полин поймала его на улице – он как раз шел домой. Криком, что Ковин в библиотеке убивает «кападонскую девушку», она перепугала половину улицы и заставила Оддина стрелой взлететь по лестнице.

– Прости, – произнес он после долгой паузы. – Это моя вина. Я должен был понимать, что он не оставит тебя в покое. Было безрассудно бросать тебя здесь без защиты. Но я считал, что Ковин под контролем, мы весь день занимались делом Художника, постоянно были друг у друга на виду. Как только закончили, я сразу пошел сюда. Решил оставить лошадь в управлении, там хороший конюх…

Оддин уронил голову, вцепившись пальцами в волосы:

– Вот я болван. Конюх предложил позаботиться о Ветре. Видимо, Ковин его подослал, а сам отправился домой верхом! Думал, что наблюдаю за ним, а это он наблюдал за мной.

Говоря по правде, Элейн готова была согласиться со всем сказанным, особенно с частью про болвана. Она не рвалась в этот дом, но Оддин обещал защиту.

Однако что-то заставило ее отреагировать в не совсем искренней, но поддерживающей манере:

– Ты не виноват, – сказала она, полностью осознавая ложность этого утверждения. – Это Ковин пытался задушить меня и ударил твою мать, а не ты.

Он поднял на Элейн взгляд. Пару мгновений смотрел с надеждой, будто очень хотел поверить. А затем вдруг словно очнулся, тряхнул головой. Он подошел к Элейн, очень нежно коснулся ладонями подбородка, чуть поднял его, чтобы осмотреть шею.

– Пожалуй, сейчас не время упиваться собственной виной. Лучше скажи, он успел навредить тебе?

– Шея болит, спина и голова, – кивнула Элейн и снова ощутила потребность успокоить Оддина. – Ничего серьезного. Думаю, завтра уже пройдет. Госпожа Торэм появилась вовремя, она отвлекла Ковина. А там и ты подоспел.

Он покачал головой, продолжая держать в ладонях ее лицо.

– Секунда, и было бы слишком поздно. Я бы никогда себе не простил.

Элейн отстранилась, чувствуя смущение из-за их близости.

– Все обошлось, и ладно. Хватит страдать по тому, что не случилось. Скажи лучше вот что: разве не должен был полицейский наблюдать за Ковином? Якобы для его безопасности? Почему он так смело пришел сюда, чтобы убить меня? Не боясь свидетелей.

Плечи Оддина совсем поникли.