Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– Мне просто нужно помыть руки и… – Мужчина взглянул на свои ладони. – Раз уж вы остановились, позвольте, я сделаю это.

Он подошел к деревянному настилу и опустился на колени рядом с Элейн.

Она продолжала смотреть на него остекленевшим взглядом, не веря, что герой ее кошмаров находился на расстоянии вытянутой руки. Покончив со своим делом, он криво усмехнулся и поспешил уйти.

Лишь когда карнаби скрылся из виду, Элейн вновь ощутила собственное тело. Ее била крупная дрожь. Она сделала несколько шагов от реки, и ее вырвало.

Не помня, как собрала мокрое белье в корзины, Элейн добралась до дома хозяина и спряталась в своей крохотной комнатке на чердаке.

Из-за того, что сотворил этот карнаби и его подручные, Элейн была вынуждена навсегда покинуть родную деревню, забыть все, что любила, и начать новую жизнь. Она пришла в Лимес десятилетней девчонкой с мешком того, что показалось ценным, за спиной. Элейн мало что знала и умела, никто не хотел брать ее на работу. Какое-то время она жила тем, что распродавала свои вещи, и сейчас была уверена, что большинство предметов отдала за бесценок, – скупщики были рады обмануть неразумное дитя. Затем средства кончились, и ей пришлось устроиться разносчицей. Поутру ей на шею вешали тяжелый поднос с широкой кожаной лентой, на нем – снедь и напитки, которые она должна была продавать с утра до вечера на главной площади.

Жилье ей предоставил хозяин, но место было маленьким, душным и запущенным. В Думне, деревне Элейн, собачья конура – и та была обустроена лучше, чем комнатка в подвале старого дома, которую ей выделили.

Поэтому Элейн была рада, когда богатая семья взяла ее к себе прачкой. Ей выделили кровать в комнате для прислуги. Соседками стали помощница кухарки и гладильщица. Научили всем премудростям дела, она стала стирать белье.

После Элейн сменила еще два дома, и условия с каждым разом становились чуточку лучше.

Впрочем, это все еще был изнуряющий ежедневный труд. Если оставались силы на то, чтобы подумать перед сном, Элейн начинала размышлять, что не такой жизни хотела для себя. Вот только она не умела ничего, кроме как стирать одежду.

Там, в прошлой жизни, ее ждало совсем другое будущее, но все оборвалось в один миг, уничтоженное жаждой крови проклятых карнаби. И теперь оставалось лишь влачить жалкое существование никому не нужной собаки!

Но тому, у кого ничего нет, и терять нечего.

Элейн выглянула в крохотное окно убогой комнаты и задумчиво взяла в руки колоду, которую когда-то нарисовала мать. Карты были размером чуть больше ладони, не слишком удобные для тасования. Однако действие казалось настолько привычным, что Элейн перемешивала их совершенно непринужденно, как заправский игрок. С той лишь разницей, что в этой колоде не было мастей. Зато три десятка рисунков, изображающих разные сценки из жизни, могли помочь, если на душе было муторно, а разум терзали сомнения. Сами по себе они ничего не значили, но, обратившись к картам с вопросом, можно было получить ответ.

Так и сейчас Элейн вытянула одну, чтобы понять, что следовало делать дальше.

В комнате с большим камином, ссутулившись, на стуле сидел молодой человек. Над ним, сложив руки в молитвенном жесте, склонился мужчина. Рядом со стулом на коленях стояла девушка, она держала молодого человека за руку, с явной тревогой вглядываясь в его лицо.

Глава вторая,

в которой Элейн оказывается перед выбором

В комнате с большим камином, ссутулившись, на стуле сидел молодой человек. Над ним, сложив руки в молитвенном жесте, склонился мужчина. Рядом со стулом на коленях стояла девушка, она держала молодого мужчину за руку, с явной тревогой вглядываясь в его лицо.

Элейн недолго рассматривала картинку, чтобы понять, что это значило: молодого мужчину она приняла за карнаби. Судя по подушке под спиной и обеспокоенности тех, кто его окружал, ему было плохо. Где же на картинке была сама Элейн? Неужели это она встревоженно сжимала руку убийцы?

Она прислушалась к себе: жажда мести боролась в душе с неприятием жестокости. Думать о расправе – это одно, но действительно убить – совсем другое. Могла ли она и в самом деле лишить жизни другого человека, даже если он отобрал все самое дорогое, что у нее было?

Впрочем, мысль о том, чтобы просто забыть об этой случайной встрече с человеком, принесшим столько горя, вызывала ярость. Конечно, она не могла отпустить его.

Как же следовало поступить?