Последняя остановка Освенцим. Реальная история о силе духа и о том, что помогает выжить, когда надежды совсем нет

– Они не могут работать в таком состоянии, правда? Поэтому их сразу отправляют в крематорий. А раньше все было совсем по-другому. Я тогда работал в Биркенау. Когда с утра собирали команду для работы за территорией лагеря и капо, к примеру, рапортовал: «Команда дорожных рабочих в количестве двухсот семидесяти человек к выходу готова», то эсэсовец, который вел команду на работу, мог заметить: «По-моему, их на сорок человек больше, чем нам нужно». И вдвоем с капо они следили за тем, чтобы рабочих к концу дня стало на сорок человек меньше. То есть просто убивали «лишних». А когда мы возвращались в лагерь, то могли почуять запах наших горящих товарищей, которые попали в число «лишних» сорока. Тогда они даже не интересовались, есть ли среди нас «мусульмане». Так они погубили ни за понюх табаку тысячи здоровых людей, а те, кому удавалось как-то через это пройти, погибали по-другому.

Представь себе, что ты должен пройти с утра восемь километров до места работы, а вечером снова пройти те же восемь километров, возвращаясь с работы в лагерь. И это после того, как ты целый день простоял в воде, вычерпывая из реки гравий, иногда – по щиколотку, а иногда – и по пояс. Зимой мы часто возвращались в одежде, которая замерзала прямо на нас и становилась твердой, как фанера. А этот гравий! Не думай, что кто-то мог хоть на секунду остановиться, чтобы перевести дух: за нами следил эсэсовец, который тотчас же оказывался рядом и знал, что с тобой делать. Вот, погляди!

Он показал Хансу свою левую ногу, украшенную длинным шрамом, и левую руку, на которой не хватало двух пальцев:

– Пальцы он превратил в кашу… Видишь ли, как у нас вышло: мой приятель курил во время работы, и я попросил у него затянуться. И он как раз собрался протянуть мне сигарету, когда они нагрянули. Один попытался ударить меня прикладом винтовки; сам-то я отскочил, но рука попала между его прикладом и стенкой. А вторым ударом он свалил моего друга. Когда вечером мы принесли его в лагерь, он был в беспамятстве. Я думаю, что его еще можно было спасти, но перекличка в тот вечер длилась очень долго, целых три часа, и все эти три часа он лежал без всякой помощи.

– Почему же его не взяли в госпиталь?

– Ты что же, не понимаешь? Шла перекличка, и количество людей, ушедших на работу, должно было точно совпадать с количеством вернувшихся. Ты можешь лежать без сознания, но лежать ты должен на Appèlplatz [41], чтобы тебя могли посчитать.

Жак, польский еврей, замолк и посмотрел на обрубки пальцев на своей левой руке. Ханс огляделся и вздрогнул от неожиданности. Прямо напротив дезинфекционного сарая, оказывается, стоял барак с высокими застекленными окнами. А за окнами он увидел женщин. Конечно же, это должен быть тот самый Десятый женский барак!

Жак заметил его потрясенный вид.

– На что это ты там уставился?

Ханс, помолчав, ответил:

– Я думаю, что в том бараке должна быть моя жена.

Жак, в свою очередь, был поражен:

– Ты хочешь сказать, что твоя жена прибыла со вчерашним эшелоном? Тогда она точно там, ну ты и везунчик, парень!

– А когда, как ты думаешь, я смогу с ней увидеться?

– Вечером. Дело вообще-то рисковое, но если ты все как следует организуешь…

Но тут появился фельдшер, с которым Ханс привозил одежду на дезинфекцию:

– Возвращаемся в госпиталь.

День прошел в бессмысленной суете. В дурацких придирках мелких начальников к недостаточно чисто вымытым окнам, которые надо было немедленно протереть смятой газетой, и в объяснениях по поводу высыпавшейся из тюфяков соломы. Это было довольно неприятно, но Ханс не жаловался. Он помнил о гигантской стройплощадке, заполненной людьми и машинами, и о том, что каждый день, проведенный здесь, в безопасности, приближает его к свободе.

Так считал Калкер, врач из Гааги. Как-то раз Ханс встретил его у своих родственников, живших на его врачебном участке. Теперь он работал в Двадцать первом бараке, в хирургии, и на минутку забежал к ним узнать, не прибыли ли с очередным эшелоном новички из Голландии.

– Да, ребята, – сказал он Хансу и ван Лииру. – Мы, конечно, проснулись в другой реальности, когда попали сюда. Ничего подобного никто из нас и представить себе не мог. – А ты когда попал в лагерь?

– Три недели назад. Первые две недели провел здесь, в приемном отделении, а после этого меня перевели в Двадцать первый барак.

– Ты ассистируешь хирургу во время операций?

Калкер расхохотался: