Последняя остановка Освенцим. Реальная история о силе духа и о том, что помогает выжить, когда надежды совсем нет

Они и не собирались отвечать. Ханс чувствовал, что поляки орут, чтобы «спустить пар», потому что на них самих уже наорали. Фюрер орал на своих генералов. Эти легко переносили его крик, потому что они, в свою очередь, могли наорать на подчиненных им офицеров. А уж офицеры отводили душу на рядовых. Как шар на бильярдном столе, который останавливается, ударившись о другой шар, так и каждый человек в лагере успокаивался, наорав на кого-то из арестантов или избив его. Староста барака наорал на поляков, поляки наорали на Ханса.

Так что, если считать от фюрера, наоравшего на генералов, этот ор докатился по цепочке до Ханса, а он оказался последним, потому что ему было не на кого наорать.

Он ощутил свое полное бессилие, когда они добрались до горы гравия. Его необходимо были нагружать на подводы в две смены, но Ханс всегда оставался со своей лопатой, потому что передать ее было некому. Все просто: 15 = 7+8, восемь человек работают, семеро отдыхают. Поэтому восьмой не мог расстаться со своей лопатой, и этим восьмым все время оказывался Ханс. Он пожаловался Лейбе, который болтал во время отдыха с поляками – по-польски, и они весело посмеялись, но при этом ничего не поменялось.

Подводы курсировали между горой гравия и лагерем, туда и назад, а в лагере остальные арестанты, находящиеся на карантине, были заняты тем, что распределяли привезенный гравий по проложенным между бараками улочкам.

Ханс основательно взмок. На ладонях у него вздулись пузыри от лопаты, а ноги он натер краями деревянных башмаков, ерзавших по ничем не защищенной коже. Из-за того что поляки то и дело подталкивали его в спину, чтобы он шагал быстрее, он решил обратиться к эсэсовцу, дежурившему возле горы гравия. Но ему не удалось привлечь к себе внимание. Его величество штурмовик не пожелал отвлекаться на такую мелочь, как жалобы арестанта. Ханса к нему просто не подпустили, он сумел лишь схлопотать пощечину, и все продолжилось по-прежнему: те же крики и удары палкой старосты барака, те же насмешки поляков.

Когда после шестой по счету экспедиции они вернулись в лагерь с полными повозками гравия, все участники работ были совершенно обессилены. Арестантов уже построили перед бараками для переклички. Им криками велели поторапливаться, и они, напрягшись, подтащили свои подводы вперед еще на полшага; со всех сторон им грозили кулаками, и каждый эсэсовец, мимо которого они проходили, не поленился угостить их несколькими ударами.

Задыхаясь, они добрались до карантинного барака. И, бросив подводы, побежали наверх. В коридорах всех давным-давно уже выстроили на перекличку. Отовсюду неслись проклятия в их адрес, и особенно старались те, кто трудился на фронте уборки помещений – словно они были виноваты в том, что их впрягли вместо лошадей в повозки и заставили трудиться дольше, чем положено!

Перекличка шла очень медленно. Эсэсовец давно пришел и уже успел уйти, а они все стояли и ждали. У Ханса кружилась голова, на сердце было неспокойно. Горло у него пересохло, ноги опухли и болели так, что на глазах выступали слезы. Но стоило ему попытаться присесть на корточки или хотя бы прислониться к стоящим позади кроватям, немедленно появлялся «товарищ», который, подтолкнув Ханса локтем, указывал на неприемлемость такого поведения.

Наконец перекличка закончилась, но теперь нужно было снова выстраиваться в очередь, казавшуюся бесконечной, чтобы получить хлеб и кофе. И капельку джема на хлеб. Ханс слизнул его языком. Кофе он выпил, но хлеб проглотить не смог. Он съел его позже, когда смог прилечь и почувствовал, что проголодался. После чего он быстренько разделся, залез под одеяло и улегся. Сон навалился на него как спасение, как освобождение от лямки, которая привязывала его к подводе. Теперь в его руках больше не было лопаты, боль утихла, и стремление к покою наконец погрузило его в глубокий бассейн беспамятства.

Внезапный крик вызвал шок:

– Alle aufstehen! [60]

Что могло произойти? Что за переполох, зачем его вытащили из глубочайшего забытья, в которое он провалился? Это мама будит его поутру? Может быть, случился пожар? Или он заболел опасной болезнью? У него высокая температура? Некоторое время он не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Наконец ситуация прояснилась. Русский, с которым он делил постель, встряхнул его как следует и растолковал:

– Контроль ног!

Что теперь делать? Вечером, страдая от ран и смертельной усталости, он свалился в глубокий сон. И совершенно забыл помыться. Сейчас, среди глубокой ночи, у него оказались грязные ноги. Однако на этот раз ему безумно повезло. Эсэсовец был настолько пьян, что не смог разглядеть ничего, как ни старался. Он прошел мимо Ханса, и всего через полчаса наш герой оказался снова в постели и немедленно погрузился в сон.

Но в четыре часа утра, когда всех разбудили, он совершенно не чувствовал себя отдохнувшим.