Последние дни Помпеи

С горячностью и терпением, еще небывалым, когда дело касалось его удовольствий, Арбак старался заполнить сердце Ионы. Ему не довольно было любить, он хотел быть любимым. В этой надежде он зорко следил за развитием прекрасной неаполитанки, охотно содействовал расцвету ее дарований и просвещению ее ума, в расчете, что это сделает ее способной оценить то именно, чем он мог прельстить ее, – его характер, правда, преступный и развращенный, зато оригинальный, мощный и величественный. Когда он почувствовал, что она поняла его натуру, он охотно допустил ее окружить себя праздными людьми, преданными удовольствиям. Он думал, что душа ее, созданная для иных, высших стремлений, стоскуется по его душе и что, сравнив его, Арбака, с пустыми светскими юношами, она полюбит его еще сильнее. Он забыл, что как подсолнечник повертывается к солнцу, так и юность обращается к юности. Он понял свою ошибку лишь тогда, когда в сердце его запала ревность к Главку. С этой минуты, хотя он и не подозревал, как велика опасность, – долго сдерживаемая страсть его приняла более мятежное и бурное направление. Ничто так не распаляет любовь, как тревоги ревности. Тогда любовь вспыхивает ярким неудержимым пламенем, она забывает всякую мягкость, перестает быть нежной, она получает силу, свирепость ненависти.

Арбак решил не терять времени на благополучные, но опасные приготовления: он желал положить непреодолимую преграду между собою и соперниками. Он решил овладеть Ионой, хотя в его теперешней любви, так давно взлелеянной надеждами, более чистыми, нежели плотская страсть, простое обладание не могло удовлетворить его. Он желал завладеть сердцем, душой, не менее, нежели красотой Ионы. Но он думал, что раз он отделит ее смелым преступлением от всего человечества, раз он будет связан с Ионой такими узами, какие не могут изгладить из памяти, – она поневоле сосредоточит все свои помыслы на нем одном, а затем, с помощью искусства, он довершит свою победу. Таким образом, по примеру римлян и сабинянок, власть, достигнутая насилием, будет укреплена более мягкими средствами. Эту решительность еще более утвердила в нем его вера в пророчества звезд: давно уже они предвещали ему, что в нынешнем году, и даже в нынешний месяц, какое-то страшное бедствие будет угрожать его жизни. И вот, чуя близкую беду, он решил, подобно восточному монарху, собрать на своем погребальном костре все то, что дорого его сердцу. Словом, если суждено ему умереть, то он, по крайней мере, хотел пожить всласть и достигнуть обладания Ионой.

IX. Что стало с Ионой в доме Арбака. – Первый признак гнева грозного врага

Когда Иона входила в обширные сени египтянина, в душу ее закрался такой же ужас, какой почувствовал ее брат при входе в этот дом. Ей, так же как и ему, почудилось что-то зловещее и предостерегающее в мрачных, безмолвных лицах этих страшных фивских чудовищ, величественных, бесстрастных, черты которых так хорошо были переданы мрамором.

Высокий раб-эфиоп молча осклабился, впуская ее, и пошел вперед. Едва дошла она до середины сеней, как сам Арбак вышел ей навстречу в праздничных одеждах, сверкавших драгоценными каменьями. Хотя на дворе было еще совсем светло, но в доме, согласно обычаю богачей, царствовал искусственный полумрак. Благовонные лампы бросали неподвижный свет на мозаичные полы и потолки, украшенные слоновой костью.

– Прекрасная Иона, – сказал Арбак, нагибаясь, чтобы коснуться ее руки, – своим появлением ты затмила свет дневной, очи твои озаряют мои залы своим сиянием, твое дыхание наполняет их ароматом…

– Ты не должен говорить мне подобных речей, – молвила Иона, улыбаясь, – ты забываешь, что твоя мудрость достаточно просветила мой ум и научила меня относиться равнодушно к этим пустым похвалам. Ведь ты сам научил меня презирать лесть, неужели ты хочешь, чтобы твоя ученица забыла твои уроки?

В манерах и словах Ионы было что-то такое прямодушное и очаровательное, что египтянин еще более влюбился в нее и готов был повторить свой проступок. Однако он отвечал в легком, веселом тоне и поспешил перевести разговор на другие предметы.

Он повел ее по разным комнатам дома, и Ионе, привыкшей к изящной, миниатюрной элегантности кампанских городов, показалось, что здесь сосредоточены все сокровища мира.

Картины несравнимой художественной работы украшали стены. Лампы освещали статуи из лучшего периода Греции. Шкафы, наполненные драгоценностями (каждый шкаф сам по себе был художественной драгоценностью), заполняли промежутки между колоннами. Всюду сверкало золото и каменья. Иона и Арбак то оставались одни в этих комнатах, то проходили между рядов безмолвных рабов, которые преклоняли колена, когда она приближалась, подносили ей в дар браслеты, цепи и дорогие каменья. Но египтянин тщетно старался заставить Иону принять их.

– Я часто слышала, что ты богат, – говорила она, дивясь всей этой роскоши, – но мне и не снилось, что так велико твое богатство!