Последние каникулы

— Обожди! — задержал ее Вадик. — Он еще не разряженный. Сейчас лопнет.

У поворота Кочетков обернулся и обнаружил, что идет один,

— Вот теперь пойдем, — сказал Вадик, когда Кочетков скрылся за углом. Он взял Олю за руку и останавливал, когда она, забываясь, начинала торопиться, возвращал ее на место, рядом с собой.

— Что так долго?

— Решение отряда доложила, и еще они протокол читали. Заждался?

— Ну и что они? Пришлют «варяга», как водится?

— Зачем? Согласились с нами.

— Как это согласились? — удивился Вадик.

— Согласились, и все. Ведь отряд решил. Народ. Все равно нам за все отвечать, не им, — твердо сказала Оля, и Вадик усмехнулся.

А дождик, начавшийся еще утром в Москве, теперь дошел сюда, и все моросил, накрывая серой мглою улицу с кучками сена на обочинах, крыши домов и далекий лес на горизонте. Одна за другой через площадь неслись машины, и, поглядев на бусинки воды, застрявшие у Оли в волосах, Вадик выбежал к самой проезжей части, сжимая в кулаке сложенную вчетверо бумажку мандата. Машины, с трудом, так, что даже замирали на мгновение, выбравшись на площадь, поднимались с убегающей к водохранилищу покатой центральной улицы, поэтому Вадик успел увидеть медицинский бодренький «рафик» и замахал руками.

— Ну, документ! — хмыкнул шофер, прочитав мандат. — Садитесь! — Он с улыбкой посмотрел на Олю.

— Захватите там еще одного нашего, — напросил его Вадик.

Машина рванула с места и почти сразу же нагнала Кочеткова, шагающего по кромке шоссе. Куртка на нем уже промокла на плечах. Когда «рафик» затормозил, он удивился, но, заглянув в распахнутую дверцу, увидел Олю и влез в низенький салон. Крепко хлопнул дверцей, скомандовал шоферу: «Газуй!»

В салоне, поближе к задним дверям и на носилках, стояли большие мокрые корзины; хорошо, свежо пахло землей и огурцами. Кочетков с удовольствием потянул носом воздух.

Оля сидела на откидном, докторском, сиденье, а Вадик — на запасном, спиной к ходу машины. Кочетков огляделся, все еще стоя на согнутых ногах, крякнул, когда на ухабе стукнулся головой о крышу.

— Ну, а я на место больного, значит. — Он снял корзины и лег на носилки.

Матовые стекла пропускали тусклый свет, и какие–то внезапно возникающие тени размыто скользили по ним; ревел мотор, и под полом гулко бились упругие колеса. А шофер все прибавлял и прибавлял скорость; их мотало и, чудилось, несло куда–то боком или прямо в лоб серому туману, зацепившемуся за деревья и кусты у дороги. Мотор то рычал, то звенел, они повисали на мгновения в воздухе и потом с гулким шумом обваливались на мокрую визжащую дорогу; хотелось открыть хоть окно, чтобы определиться, потому что пространство казалось бесконечным и они пронизывали его насквозь.

Кочетков вытащил папиросы и закурил. Потянуло дымом, и Оля, морщась, с трудом отодвинула стекло. Повалил свежий мокрый лесной воздух, шумы дороги стали звонче, и можно было увидеть бесконечное мелькание леса, в котором вдруг проглянули осенние тона.

— Пока ехали закупоренные, похоже было на самолет, — сказал Кочетков. — Как перед десантированием. Чего–то гудит, туда–сюда мотает, где, что — не разберешь! С парашютом не прыгал, доктор?

— Прыгал.

— С восьмисот, да? Ну, это все равно что с кровати. — Он вздохнул. — Знаете, салаги, падаешь — все чужое, не свое, руки, ноги; вдруг — хлоп! — дернет до солнышка и — спуск, как на качелях. — Он ждал от них слов, вопросов, но они молчали. Кочетков бросил на пол окурок и закурил опять. — Сто прыжков. И с дыхательным прыгал и со спецснаряжением. Было времечко! — вздохнул он. — Пока медицина не влезла — все шло нормально. Только один врач у нас был человек! Хирург! Майор. Взводный наш, — Кочетков пристроил голову на локте и так, чтобы видеть Вадика, — чуть пополам не разломился: его стропой перехлестнуло. Сам говорил: «Слышу, трещит!» А через пару месяцев — в строю.

— Значит, переломов не было, — возразил Вадик. — Просто потянул связки или мышцу надорвал. Мне отец рассказывал про такие штуки.

Кочетков тяжело смотрел на него.

— Ты про давление в штаб накапал?

— И без того вчера Шимблит выявил твою гипертонию. Хорош бы я был — узнай это от него! — Вадик усмехнулся.

— А на… всем вам это? — заорал Кочетков в лицо Вадику. — Меня не комиссуешь! Я свободный человек. Захочу — в отряд вернусь. И идите вы все, салаги!..

— Полегче, — оборвал его Вадик. — Здесь Оля!

— Ничего, перебьется! Она и не такие слова дома слышала. Верно, Оль? — Кочетков, ощерясь, повернулся к ней. Оля покраснела. — Спелись, — заключил Кочетков. — Приручил. Я думал, болтают, а выходит — правда! А, Оль? Вот Светка посмеется! А говорила: до свадьбы — нет.

— Оставь ее в покое, — бросив руку на плечо Кочеткову, сказал Вадик. — Еще слово про нее!..

— Яж тебя прибью! — сквозь зубы процедил Кочетков, рывком садясь на носилках. Он был уже подобран, как для прыжка.

— Перестаньте! — крикнула звонко Оля и привстала. — Остановите!

Но шофер гнал машину и за ревом двигателя и свистом ветра Олин голос не услышал.

— Ты мне должен, — в глаза Кочеткову сказал Вадик.