Последние каникулы

— Не сметь курить! — прикрикнула Майя Константиновна. — А еще педиатр!.. От вас же табачищем нести будет! Марш, вон из отделения, курилка! — Вадик покорно вздохнул и начал снимать халат, а Майя Константиновна не торопилась уйти — расставила по местам стулья, отодвинула с края стола телефон. Потом, обернувшись к Вадику, спросила: — Есть куда поехать отдохнуть? Я сообразила — вам ведь сейчас еще только последние каникулы отгуливать? Отдыхайте на всю катушку — потом будут только отпуска от работы — это совсем не то! Дать адресок в Гаграх? «О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх!» — Она подмигнула.

— Дать. Спасибо, — отозвался Вадик. — Обсудим адресок.

Майя Константиновна вдруг хитро и понимающе улыбнулась:

— Ну, идите, обсуждайте. А завтра не опаздывайте. Не забыли? Завтра «сведения» даете родителям. Посмотрим, как справитесь с этим во второй раз… — Легко подталкивая Вадика в спину, она выпроводила его в тихий послеобеденный коридор.

«Что сейчас Оля делает?» — подумал Вадик, идя по лестнице. Оставалось подождать только два дня — и все случится так, как он хочет. Когда очень хочешь, все получается, знал Вадик.

«Вадик! — не отступив от края тетрадного листка, начала письмо Оля. — Мы должны послезавтра встретиться, но свидание у нас не получится. Не в Москве я, как видишь, а дома…»

Она посмотрела на Витькину макушку, склонившуюся напротив над таким же листочком в клеточку. Витька старательно выводил дроби.

— Опять на чердак лазил? Вся маковка в пыли, — выговорила ему Оля. Витька, не отрываясь от задачки, поскреб затылок, делая вид, что очень озабочен знаменателем. — Эх, Витька! Ослушаешься опять — попадет тебе!

— От тебя? — Он нахально разулыбался. Оля ловко и звонко щелкнула его по лбу.

— Дура московская! — завопил Витька, отскакивая к двери. — Выучилась драться!

— Не балуйся, — сказала Оля материным голосом. — Садись–ка, занимайся!

Витька вернулся к столу и вроде бы опять занялся задачей, не любопытствуя Олиным делом, но был ох, как глазаст.

«Рассказывать по порядку все, что было, — долго, да и незачем… — Оля перечитала и зачеркнула написанное. — Словом, на экзамен я не поехала, и из института меня, наверное, уже отчислили». Она опять перечитала все письмо, но оно ей не понравилось — в нем звучало что–то жалостное, — и опять все зачеркнула.

Витька захлопнул тетрадку, навинтил на ручку колпачок и засунул все свое хозяйство в мятый черный портфельчик. Озабоченный чем–то новым, он вдруг смачно плюнул на пол.

— Это что такое! — Оля перегнулась через стол и шлепнула его по губам. — Ну–ка, вытри, бандит! Ишь, чему научился!

Витька понуро слез со стула, вытер ладошкой плевок и, отвернувшись от Оли, потащил за ручку портфель со стола.

— Руку помой, мусорщик, человек ведь ты. — Витька загремел на кухне сосулькой умывальника, а Оля написала: «Устроилась работать в ночь, для дома очень удобно. Братишки весь день на глазах, и матери, она говорит, большая помощь. Жаль, что так получилось, но другого выхода просто нет…» — Она отложила ручку, прочла все с самого начала. Попробовала, что получится, если дописать: «Я все помню», — а потом вычеркнула и это.

Она решительно сложила листочек пополам и сунула его под скатерть по стародавней детской привычке, когда еще она целый год переписывалась с ровесницей из Ленинграда. Та в девятом классе вдруг перестала отвечать ей, а Оля все писала и писала, почти целую четверть раз в неделю, рассказывала то, что раньше той девочке было интересно — и про снег в лесу и про теленочка, который уже пробовал бодаться. Письма, правда, раз от раза становились все короче и фальшивее. А в десятом классе, доросши до какого–то порожка, она все поняла про ту девочку — девочка выросла.

Сейчас пора было идти на работу — разносить дневную почту.

На терраске она оделась, еще раз с порога оглядела комнату и закрыла дверь на замок.

А Витька, нагулявшись и подгадав к приходу матери домой, вкусно пообедал и, сев на диван, в сотый раз начал листать принесенный Олей журнал «Советский экран». Пока мать, напевая — она теперь была много веселей, чем до Олиного приезда, — топталась в кухне, Витька время от времени посматривал на заломленный угол жестко накрахмаленной скатерти. Улучив минутку, исследовал причину беспорядка. Он оставил письмо на месте, здраво рассудив, что до вечера, до Олиного дежурства, оно здесь и пребудет и что–нибудь да придумается. И тут мать вышла из кухни, оправила волосы перед зеркалом, губы покрасила — собралась куда–то.

— Сынок, — сказала она. — Ты просто так не убегай, дом замкни. Хочешь, воды натаскай. Я скоро!