Последние каникулы

— Я скажу! — поднялся Автандил. — И не только я так думаю — надо и доктора считать. Он нас лечил, за гигиеной следил, рыбой кормил — все хорошо! — Автандил замахал руками, успокаивая зашумевших ребят. — Но еще и на машине работал. Не было бы машины и шофера — что бы мы сделали, генацвале? Он с нами дом строил!

— Доктор в коммуне не состоит! — резко сказал Кочетков. — А дом сделали бы все равно. Так что эти твои «если бы да кабы «…

— А вся жизнь на этом «если» держится, — с вызовом бросил Сережа–комиссар. — Если б мы поняли с самого начала, что не ты, а мы сами отвечаем за все… Если б знали, что с нас, а не с тебя последний спрос… Во — сколько «если»! А насчет предложения Автандила.

— Ребята! — Вадик, чувствуя, как он свекольно краснеет, встал и повернулся к отряду лицом. — Ребята, не надо. Спасибо. Вы же меня кормили…

— Голосуй! — крикнул Вовик. — Я — «за»! — Он вытянут руку, стал толкать соседей. — Не слушай его! Голосуй!

— Не голосуйте, — тихо проговорил Вадик и увидел, как нерешительно опускаются уж было взметнувшиеся руки, и испытал при этом какое–то сложное чувство — в нем были и обида и облегчение… И хотелось посмотреть на Олю. А она сидела отчужденно, наклонив голову. — Спасибо, ребята! Не могу… Не надо.

— Так как — голосовать или нет? — озадаченно спросил Сережа у отряда.

— Самоотвод! — хохотнул Игорек. — Доктора интеллигентность заела. Эх, мать честная!.. Не перевелись еще порядочные люди! Учитесь, дети! Аплодисменты! — Он захлопал.

Вадик сел на скамейку, зная, что на него все смотрят и что он красный до корней волос, и стыдился поднять глаза.

— Есть предложение принять самоотвод, — вдруг громко с места сказала Оля. И тут же Вадик ощутил, как она тронула его руку горячей ладонью, подвинулась к нему. А Игорек рассмеялся во весь голос.

— Браво! — крикнул он.

— Так на сколько делить? — растерялся Сережа. — На тридцать восемь? — Он выждал, потом негромко спросил: — Кто «за»? Погодите, не опускайте — не сосчитал.

— Стой! — раздался вдруг голос Кочеткова, и он поднялся из–за стола, выпрямился, оглядел ребят. — Тихо, дайте сказать. Отказываюсь я от своей доли, — прокашлявшись, объявил он. — Официально, ясно? В общем, компенсирую, чем могу, что плохо заработали. — И сел, бледный, осунувшийся на глазах, опустил голову.

Игорек присвистнул и отложил в сторону гитару, и ноющий звук зацепленной струны повис в оторопелой тишине. Комиссар начал багроветь,

— Ишь ты! — встав, сказала Оля. — Он не за деньги работал! За идею! Вот оно как! За какую ж ты такую идею, Кочетков, работал, что тебе деньги совестно взять, а? Скажи давай! Может, мы все за такую идею от денег откажемся. Мы ведь ему как каменщику платим, а не как командиру, верно? — спросила она ребят. — Голосуем тридцать восемь частей, коммуну! — объявила она. — Кто «за»? — И высоко подняла руку.

Медленно, неохотно поднимались руки, ребята не смотрели друг на друга. Вадик долго колебался и все–таки проголосовал «за» — последним, под Олиным взглядом. И в напряженной тишине Сережа–комиссар объявил, отдуваясь:

— Двадцать «за» — простое большинство. Ну, Моня, дели!..

И Моня, сощурившись на окно, выдал цифру до сотых.

— Кто последний? — завопил Вовик и не двинулся с места. Первым к столу подошел бывший завхоз Витя.

Фальшиво–весело подмигнув Оле и подтолкнув ее в очередь, выстроившуюся к Сереже, Вадик торопливо вышел из столовой. Остановился неподалеку от двери, услышал Сережин голос: «Поздравляю! Получи свои кровные. Распишись. Ну, давай лапу!», — потом возглас Вовика: «Маленьким — без очереди!»

На пустой линейке трещал туго натянутый ветром, еще не спущенный вымпел отряда. Флагшток дрожал, как у судна на ходу.

— Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… — пропел за спиной у Вадика Игорек. В руке у него были зажаты деньги. — Слушай, человек в белом халате! Какая принципиальная у тебя девочка!.. — Он весь затрясся от смеха. — При случае и необходимости она тебя и под суд отдаст!.. Ну–ну, охолони! — И, смерив Вадика взглядом с головы до ног, Игорек удалился в избу. А Вадик — от греха — пошел на обрыв.

Быть может, через минуту — он едва успел напоследок оглядеть привычный пейзаж с водой, с хищно кидающимися на гребешки волн чайками и чуть проглядывающим на горизонте противоположным берегом, — услышал торопливые шаги, обернулся, и плачущая Оля кинулась ему на шею.

— Что ты? Что ты? — спрашивал Вадик, отводя ее мокрое от слез лицо. Но она плакала, закрывая глаза руками. — Что случилось?

— Дура я, дура! — проговорила наконец Оля. — Если б я не выступила… Но ведь это нечестно было бы, Вадя?! А получается, будто я с Кочетковым заодно. Ты пойми — не так это! Не предала тебя я…

— Все нормально, — бормотал Вадик, гладя ее по голове, по мокрым щекам. — Все нормально.

Оля заглянула ему в глаза, словно удостоверяясь в его искренности, и с силой сказала:

— Сейчас самое трудное между нами было, Вадик, — И приникла к нему, тесно прижимаясь всем телом, не обращая внимания на деликатные покашливания ребят, спускающихся к воде мимо них. — Если это перевалим…

— Перевалим… — вяло отозвался Вадик. — Я тебя понимаю…