Последние поэты империи

В. К.

Нет, я никому не предлагал. На общих основани­ях я участвовал в конкурсе «Памятник Высоцкому на Ва­ганьковском кладбище». Фигура была уже сделана, как ты помнишь, стояла у меня во дворе, но я знал, что в конкур­се проектов тридцать — тридцать пять. Я знал, что Юрий Любимов и Элем Климов, которые были в жюри, сфото­графировались у моей скульптуры. Я помню, Элем мне го­ворил: «Больше всего понравился твой проект». Но время прошло, родители сами нашли другого скульптора, Сашу Рукавишникова, а конкурс так и остался нереализован­ным. У меня еще оформлен был рельеф, потом сделал несколько фигур его для себя, портрет отдельно сделал в граните, он сейчас в Белгородской картинной галерее, ну а саму скульптуру у меня попросили для Екатеринбурга. Приехали ко мне, уже зная о ней, поставили где-то перед библиотекой. Я передал им как дар.

В. Б. У Владимира Высоцкого написано много пре­красных военных песен, гражданских песен. Как он сам ут­верждал, о военной теме, во-первых, нельзя забывать, вой­на всегда будет нас волновать — эта такая великая беда, это никогда не забывается... Во-вторых, у меня военная семья. В-третьих, мы дети военных лет, мы «довоевываем» в своих песнях. У всех у нас совесть болит из-за того, что мы не приняли в этом участия.

Не случайно его любимой с детства песней была «Вста­вай, страна огромная», и он никогда и ни перед кем не стеснялся в этом признаваться.

В то же время его иные упрекали чуть ли не в антипат­риотизме, считали его проповедником пошлости. Почему не хотели видеть лучшее в человеке, слышать лучшие его песни? Я уверен, у каждого патриота России нашлась бы любимая песня из репертуара Высоцкого. Что мешало его признать? Ведь любил же его Василий Шукшин. Очень це­нили Федор Абрамов и Борис Можаев.

В. К.

У него, кстати, есть очень хорошая песня, посвя­щенная Василию Макаровичу. Я знаю, какой-то период у них была одна дружная компания. И Андрей Тарковский был в этой компании, и Василий Шукшин. Конечно, Вла­димир Высоцкий относился к нему как к очень дорогому и значимому для него человеку. У Василия Макаровича было что-то такое глубинное, народное, корневое, чего, может, не хватало Высоцкому, и потому он так тянулся к нему. У Высоцкого все же была городская среда...

В. Б. Я как-то назвал его «почвенником барака», «поч­венником коммуналки», уже чего-то зыбкого, неустойчи­вого.

В. К.

А почему его не признавали многие наши русские писатели и поэты? Пусть сами скажут. Я думаю, увы, меша­ла признанию и общению просто зависть. Мешала зависть, вот на чем замешанная. Многие наши писатели патриоти­ческие очень уж высоко себя оценивают. Да и власти все-та­ки покровительствовали литературе, если уж особенно та­лантливый мастер не бунтовал, то так или иначе, но был на особом положении. Со времен Сталина. А та неподдельная, не навязанная сверху популярность, которая была у Высоц­кого, она многих раздражала. Увы, зависть у нас издавна губит писателей и художников. Это на себе любой талант­ливый и независимый мастер испытал, да и сейчас испыты­вает. И те же наши поэты, молодые и честолюбивые, как они могли признать Владимира Высоцкого? Как же так, они такие талантливые, а в народе нет такой популярности!

Также и Шукшину завидовали многие кинематографи­сты, которые считали, что никакой он не мастер, не режис­сер, так, мол, неплохой актер и не более. А писатели неко­торые говорили: да какой он писатель, что-то в кино умеет делать, а в литературу зря полез, так себе, все наспех. А ведь спустя время можно сказать, кто был нервом всей русской литературы — Василий Шукшин! Это был самый болевой нерв всей русской жизни шестидесятых — семидесятых го­дов, там уже видны были все беды и проблемы русского че­ловека.

В. Б. Да, что Шукшин, что Рубцов, что Высоцкий были обнаженными нервами русского искусства того времени. А что случилось бы с ними, доживи они до наших времен? С Василием Шукшиным и Николаем Рубцовым все предель­но ясно, они были бы в «Нашем современнике», в «Завтра», на баррикадах Дома Советов. А где бы оказался Владимир Высоцкий в октябре 1993 года? Иные из его окружения, как ты знаешь, подписали это палаческое письмо «Раздавите гадину», призывали к расстрелам «красно-коричневых». Не увлекли бы они с собой и Высоцкого? Его друзья в 1993 году резко разделились. Станислав Говорухин, Леонид Мончинский[10] оказались с патриотами, его учитель Юрий Любимов — с радикальными прозападниками. А он сам? Был бы среди защитников Дома Советов, как Владимир Максимов и Андрей Синявский, отстранился бы совсем от политики, как Сергей Аверинцев, или же стал бы воспевать Ельцина и палачей 1993 года, как Эльдар Рязанов?

В. К. Знаешь, Володя, просто трудно гадать. Как бы он поступил, с кем бы был... Я думаю, скорее всего заперся бы где-нибудь и запил. Но с палачами точно не был бы. И уж тем более Ельцина бы никогда не славил. Не тот характер. Судя по всей его жизни, которую он прожил. Я так думаю.