Последние поэты империи

Западные варианты жизни Есенина и Высоцкого еще более разнятся. Есенин почувствовал, что он там, на За­паде, выражает мировую идею революции и переустрой­ства мира. Он рванулся на Запад с помощью Дункан, что­бы доказать своим существованием и своим поведением там, насколько значительна эта идея революции. Запад его не понял, и это было для него трагедией. Конечно, это глупость была. Запад никогда не смог бы понять рус­ской революции. А зачем рванулся на Запад Высоцкий? Нет, не с мировой русской идеей. Он рванулся подышать воздухом Запада, воздухом большей свободы, встретить­ся с Шемякиным28, съездить на остров Гаити, выступить в нескольких крупных залах Франции и Америки, при­везти доллары. Есенин там с белогвардейцами дрался как представитель нового мира. А с кем и зачем дрался Вла­димир Семенович? Нет, это все гораздо сценичнее. Он был эклектичен, как и его время, как и его поколение. В нем не было все-таки есенинской цельности. Есенина принимали все. Ненавидя или любя. Есенин вышел из-под руки Блока. Горький написал великолепные страни­цы о Есенине. Есенина ненавидел Бунин — ревностной ненавистью. Все великие русские творцы не прошли ми­мо Есенина. Этого у Высоцкого не было. Допустим, Ге­оргий Свиридов не любил его, даже почти издевался над его песнями, говорил о нем очень резко. Если говорить о других крупнейших личностях, которые жили при Вы­соцком, — Ахматова, Твардовский, Леонов, Солжени­цын, Шолохов — никто о нем ничего не сказал. Почему? Есенин был благословлен и завязан на ненависть и лю­бовь крупнейших мастеров искусства. У Высоцкого этого не было. Почему? У Высоцкого была только масса почи­тателей. А этого мало для художника, чтобы чувствовать себя бессмертным.

В. Б. И все-таки он тоже был таким же большевиком- максималистом по натуре. Как ты говоришь — антипуш­кинский тип. И он шел бесстрашно к своей гибели. В нем было как бы две натуры. Одна любила благополучие, осто­рожничала с начальством, захаживала в салоны больших людей, строила дачу и житейские планы, покупала «мер­седесы» — вполне буржуазный тип человека. И тут же дру­гая его натура разрушала все выстроенное, расшатывала благополучную жизнь с Влади, корежила «мерседесы», презирала этих больших людей, остро страдала от безвре­менья, ей не хватало той большой русской идеи, которая была у Есенина или у каппелевцев, а безвременье эту на­туру не устраивало. Впрочем, в том же «Пугачеве» Высоц­кий и проговаривал те же есенинские слова о гибели. Да, на сцене, но он и гибнул на сцене... Что ускорило его ги­бель? Он мог бы так и играть согласно твоей схеме, сценично переживая чувства большевиков, а потом возвра­щаясь в свой благополучный «мерседесовский» мир. А Высоцкий не пожелал такой сценичной циничности. Что- то его сгубило...

С

. К. Сгубило его что? Он жизнь в искусстве принял за настоящую жизнь. Он хотел настоящей жизни. И осуще­ствлял ее, пусть и на сцене. И наркотики его — это даже не физиологическое увлечение. По крайней мере изна­чально. Он хотел при помощи наркотиков усилить свой темперамент, свое горение, свою энергетику, чтобы мощ­но влиять на публику. Он тем самым бил свой же рекорд, поднимал планку высоты, но не было антидопингового контроля на его состязаниях. Он победил свою сценичес­кую судьбу и погиб в погоне за призраком подлинной жизни.

B. Б.

Ты сам, Станислав, в жизни его хоть раз видел?

C. К. Один раз. Это было очень интересно. Я сейчас воспринимаю эту встречу как какое-то роковое и символи­ческое событие. Это было на похоронах Александра Твар­довского. Чтобы попрощаться, я встал в очередь к гробу Твардовского. Она тянулась через весь Дом литераторов на сцену в большой зал и двигалась медленно. Я оглянулся. За мной стоял небольшой, щупленький молодой человек в желтой кожаной курточке. Мы посмотрели друг на друга. Этот взгляд я запомнил на всю жизнь. Потом мне сказали, что это был Высоцкий. Вот такая была встреча. Больше при жизни не видел. А потом я пошел на Таганку на его похоро­ны. Там простился с ним.

B.

Б. Можно сегодня сказать, был ли он выразителем эпохи своего поколения?

С. К.

Да, конечно. Он был выразителем своего поколе­ния. Растрепанного, не видящего цели, ищущего, но не знающего чего. Бросающегося и в ту, и в другую сторону: и в русскую, и в космополитическую, и в западную, и в дис­сидентскую. Потерявшего идеалы своих отцов, молящего­ся отцам, но уже не способного стать с ними рядом. Вы­соцкий был слишком умен и талантлив, чтобы запрягать себя в хомут неомарксистского шестидесятничества. Он играл в спектаклях Любимова, но вряд ли верил в идеи этих спектаклей. Он был заражен всеядностью своего поколе­ния, которое не знало, куда ему податься. В этих поисках он и погиб. Поэтому я считаю, что в русской поэтической классике он не останется, а в русской памяти останется на­всегда.

* * *

Поединок со смертью