Последние поэты империи

Я пыльные окурки

с друзьями собирал.

Нам было по двенадцать

и по тринадцать лет.

Клялись не расставаться

и не бояться бед.

...Но стороною беды

не многих обошли.

Убитого соседа

по лестнице несли.

Я всматривался в лица,

на лицах был испуг-

А что не я убийца —

случайность, милый друг.

(«В том доме жили урки...», март 1996)

Борис Рыжий и в жизни, и в поэзии выбрал себе имидж скандалиста. Сначала это и был не более чем имидж, ибо и сама биография, и судьба поэтическая отнюдь не готовили из него нового Сергея Есенина. Не было и трагических пе­реломов в его судьбе, как у его тезки Бориса Примерова. Ему не пришлось переживать перестройку как трагедию, ибо он рос в ней, рос вместе с ней, скептически посматри­вая на все деяния своего земляка и тоже тезку Бориса Ель­цина. Он выскочил из благополучной биографии, как уже не раз за двадцать с лишним лет выскакивал из наметив­шейся судьбы.

Читаем в биографической справке: «Борис Борисович Рыжий родился 8 сентября 1974 года в г. Челябинске в се­мье горного инженера...»

Первая пауза — какие урки, какие скандалисты в ин- теллигентнейшей семье горного инженера? К тому же пре­красно знающего и ценящего всю русскую культуру, осо­бенно поэзию. Конечно, тогда у нас не было привилегиро­ванных домов с охраной и заборами, и во дворе в поселке Вторчермета он видел другую жизнь, сталкиваясь с иными правилами игры, нежели у себя дома. Но все же это была не зона, и не одни урки определяли поведение даже на улице. Да и к семьям крупных инженеров многие рабочие в завод­ском районе относились с уважением, в конце концов от них зависела их работа...

Далее в биографической справке: «В связи с переводом отца по службе в 1980 году семья переехала в г. Свердловск и поселилась в заводском районе, население которого и уклад жизни хорошо описаны в стихах Бориса. В 14 лет он был чемпионом города по боксу и имел соответствующий имидж у сверстников...»

Пауза вторая. Конечно, окружение юного боксера, да еще чемпиона, уже ближе к тому жесткому миру, который с ностальгией описывал поэт в девяностые годы. Но и бокс, судя по всему, выбран не случайно. Изначальное стремле­ние к независимости, к умению постоять за себя, соединенное с чувством своего еврейства, ощущение закинутости в чуждый ему мир привели его не просто к решению стать боксером, но и к умению побеждать, быть готовым ответить на любой вызов. Собственную интеллигентскую рефлексию он уничтожал боксерскими перчатками. Он привык принимать решения и отвечать за них до конца еще в юные годы. Увы, думаю, что боксерские качества ускори­ли финал его судьбы. Как поэт, он писал о смерти, но хва­тило бы у него сил самому совершить ее? Как боксер, он принятое решение довел до конца. Просто и без колеба­ний. Удар — и ты летишь в никуда.

Похоронная музыка

на холодном ветру.

Прижимается муза ко

мне: я тоже умру.

Отрешенность водителя,

землекопа возня.

Не хотите, хотите ли,

и меня, и меня....

(«Похоронная музыка...», 2000)

На то, на что никогда бы не решился субтильный ре­флектирующий поэт, сколько бы стихов о смерти он ни пи­сал, легко решился битый-перебитый в поединках (видно даже по фотографиям) боксер...

Но вернемся к справке: « В 1980 году он пошел в школу, которую закончил в 1991-м. В том же году Борис поступил в Свердловский горный институт и женился. В 1993-м году у него родился сын. Стихи он начал писать рано, лет с че­тырнадцати... ездил на студенческие фестивали поэзии, где... занимал призовые места».