Последние страницы моей жизни (СИ)

Я рассмеялся, проведя рукой по лицу, затем поднялся из кресла, расстегнул ремень и взглянул на задумчивое лицо Юли. Она смотрела на щенка, вернее взгляд был направлен на него, но мыслями она была где-то далеко. Стянув одну штанину, я взглянул на ранку на колене и сморщился. Выглядело это немного неприятно. Посиневшее колено с кровоточащей раной, что может выглядеть хуже? Да, есть вещи выглядящие похуже, но… отвратительно ощущать себя больным и знать, что этот день может быть последним. Я сел обратно в кресло, Юля смочила кусок ваты перекисью и без предупреждения приложила к ране.

— Щиплет!

— И что? Подуть? — рассмеялась она, вновь промокнула вату перекисью и принялась дуть на мое колено. — Очень жаль, что ты испортил нам Новый год…

— Я это уже понял, — выдохнул я и провёл рукой по лицу, тяжело сглотнув. — Я много чего делаю не подумав, но я исправлюсь, если ты захочешь.

— Причем тут «если ты захочешь», Марин? Главное, чтобы ты сам захотел измениться. Я же не могу заставить тебя меня полюбить или… — Юля покачала головой, не находя нужных слов и снова подула на рану.

— Ты права, я не смогу сказать тебе тех слов, которые ты хочешь услышать, но я могу дать тебе эмоции.

Она грустно усмехнулась, взяла другой кусок ваты и приложила уже его к колену. Я знал, что эмоции ей не нужны, но не понимал почему? Эмоции, воспоминания и прикосновения — этим нужно жить, но не словами. Они могут быть пустыми.

— Что это значит? — вдруг спросила Юля, взглянув на меня. — Какие эмоции ты хочешь мне дать?

— Только те, которые ты сама захочешь испытать! Восхищение… обожание… веселье… трепет… неловкость… смущение… радость… желание… боль…

— Боль? Хочешь, чтобы мне было больно?

— Нет, я не хочу, чтобы после того, как все закончится тебе было больно, но…

— Не говори так! Как только боль пройдет, я забуду тебя… а я не хочу… И вообще я не хочу об этом говорить сейчас! — она поднялась, подошла ко мне и крепко обняла.

Её объятия стали для меня успокоением. Я полностью растворялся в них, каждой клеткой тела чувствовал ее напряжение и то как сильно она сдерживала себя, чтобы не показать мне слез. Сильная. Ее выдержке позавидует каждый, даже я. Тот еще слабак. Ее рука коснулась моей щеки, и я прикрыл глаза. Прикосновения — дарили новые эмоции… Казалось, что наш «договор» действовал в обе стороны. Нам нужно было переживать все эмоции вместе, и пусть после я не буду чувствовать боли… я буду чувствовать ее до. Каждый день, просыпаясь и видя ее улыбку, мое сердце будет разрываться на части от одной мысли, что я ее скоро оставлю. Но знал, что Юле куда тяжелее… я не знаю, что будет после моей смерти, я просто умру, и для меня все закончился, но для нее… Для хрупкого ангела, который всеми своими силами пытается меня вернуть к нормальной жизни — для Юли все только начинается. И она готова это все в раз перечеркнуть, лишь бы быть рядом. Я должен быть благодарен ей за все. Должен целовать ее руки и радоваться каждому прожитому дню, и не должен думать о том, что будет завтра.

Мне снова восемь. Худой мальчишка с вечно растрепанными волосами и грустным взглядом. Я стоял перед зеркалом в своем новом костюме, мама поправляла рубашку, которая была великовата, бабушка держала в руках пиджак. Не знаю или уже не помню, откуда появился этот костюм, но я был самым счастливым на свете. Новая вещь. До этого я носил старенькие серые брюки, которые были чуть коротковаты, отчего все вечно смеялись и называли меня «подстрелышем» и белый свитер, который вязала бабушка. Он был колючим, но я терпеливо ходил в нём весь день, потому что другого ничего у меня не было. А тут… настоящий костюм! И пусть великоват. Вырасту.

— Ну, что скажешь, милый? — улыбаясь произнесла мама, разглаживая пиджак на моих плечах. — Какой ты у меня уже взрослый…

— Я теперь буду самым важным в классе! Даже у Мишки нет костюма, он чернила пролил на пиджак, а они не отстирываются. — Посмеялся я, продолжая рассматривать себя в зеркале.

— Мам, а тебе как?

— Великоват костюмчик, Ирина, великоват, — сказала бабушка, смотря на меня и скорее всего думая о том, как лучше подшить рукава и длинные штанины.

— И пусть великоват! Зато новенький, да? Вот, даже Марин согласен! Мужчинка мой! — мама крепко обняла меня, так крепко, что у меня перехватило дыхание. — Брючки и подвернуть можно, а пиджак… может тоже подвернуть? Дай руку!

Я протянул маме руку, и она тут же загнула край рукава, смотря на то, как это все выглядит. Мне нравилось и до этого… подумаешь, велико. Уже не терпелось прийти в школу в обновке. Не помню, как я пережил тот день, но с вечера лег спать пораньше, на что мама только посмеялась.