Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Образованная, утонченная Эмилия, в свою очередь, олицетворяет весь блеск, всю притягательную силу европейской цивилизации. Вести с ней разговоры на различные темы Яше куда интереснее, чем с Эстер. Эмилия тоже религиозна и тоже верна своим нравственным принципам, когда отказывает Яше в близости до свадьбы. Однако куда деваются ее утонченность и принципы, когда эта аристократка вместе с Яшей смотрит дешевую пьесу о супружеской измене и взахлеб хохочет над обманутым супругой мужем! Ощущая вроде бы чистую и высокую любовь к Эмилии, Яша одновременно ловит себя на желании обладать и ее дочерью-подростком Галинкой, и уже одно это побуждение делает его любовь отнюдь не такой чистой и возвышенной, как ему кажется, — напротив, к ней явно примешивается что-то грязное и низменное. И не случайно мельком будет упомянуто, что в роду Эмилии были франкисты — члены одной из самых отвратительных еврейских сект, превративших свальный грех в образ жизни… Нет, как и предсказывает необразованная, но умная и проницательная Зевтл, ничего хорошего этот роман с Эмилией Яше Мазуру не сулит.

Но, самое главное, в качестве условия своей любви Эмилия требует от Яши колоссальной жертвы — отречения от породившего его мира, от своего Бога, то есть, по сути дела, от самого себя. Ну, и заодно, еще и денег, необходимых для комфортной жизни в Европе…

В результате выбор между Эстер и Эмилией, оказывается, сводится отнюдь не только к выбору между двумя женщинами и двумя мирами:

«Надо было что-то решить именно в эту ночь, выбрать между Эстер и Эмилией, порядочностью и кражей».

И вот тут-то недоучившийся раввин и каббалист Башевис-Зингер показывает, как некие Высшие Силы если не вмешиваются в свободу делаемого человеком выбора, то пытаются повлиять на него. Попав с Магдой под дождь, Яша укрывается с ней в синагоге, где на шкафу со свитками Торы выведены вечные Десять заповедей, и каждая звучит как обвинение против Яши. Зингер не случайно перечисляет их все. «Я, Господь… Не будешь иметь других богов…» — но разве Яша, решив креститься, не собирается «приобрести» себе другого бога?

«Почитай отца твоего и мать твою…» — но разве, отрекаясь от своего еврейства, Яша не нарушает завещание отца?

«Не прелюбодействуй… Не убивай… Не воруй» — все это о нем, о Яше, ибо это он прелюбодействует, это он замыслил воровство и это ему предстоит убить своим предательством Магду.

Вместе с тем пребывание Яши в синагоге становится еще одним напоминанием ему Свыше о том, от чего он собирается отречься:

«Яша решил еще немного побыть. Он принадлежал этому сообществу. Он происходил от одного с ними корня. Носил на теле их метку. Знал их молитвы…»

И когда старая еврейка в корчме отказывается признать в нем еврея и требует, чтобы он отдал ей подобранную им в синагоге священную книгу, Яшу пронзает словно током:

«Разве можно отъединиться от всего этого? — спрашивал он себя. — Оно же мое…»

Итак, некие две силы незримо продолжают вести борьбу за Яшину душу и за то, каким будет его окончательный выбор. Но какая из них связана со Светом, а какая — с силами Тьмы и Нечистоты? Кто — ангел или бес — постоянно посылает ему в видении лицо Эмилии? На чьей стороне подлинная Любовь, Чистота и Истина?

Сам дальнейший ход развития событий дает ответ на этот вопрос. «Высокая и чистая» любовь к Эмилии в итоге толкает Яшу на попытку грабежа. В итоге он едва не превращается в убийцу — ведь в какой-то момент у него появляется мысль убить Зарусского. Он лишается возможности выступать, губит Магду, оказывается не в силах помешать падению Зевтл. Но в тот момент, когда, забравшись в дом Зарусского, он вдруг теряет отмычку и, несмотря на все ухищрения, оказывается неспособным открыть замок сейфа, он усматривает во всем происходящем происки исключительно неких темных сил:

«Яша с минуту оставался в напряжении, готовый бежать от первого же шороха. «Я не смогу его убить. Я не убийца…» Но старик опять затих. Яша, присев, стал искать отмычку. Но та снова куда-то подевалась. Железка играла с ним в прятки. «Та еще ночка! Силы зла ополчились против меня…»…»