Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Тема выбора между Жизнью и Смертью по мере движения к финалу романа набирает силу, и вот уже становится несомненно, что и Асу-Гешла, и его дочь, и Герцля Яновера, да и многих других героев романа неминуемо ждет гибель. Шанс на спасение получают немногие, и прежде всего, дочь Копла Шоша, сын Асы-Гешлы Додик и сын Леи и Мойше-Габриэля Аарон. Все они связывают свое будущее с Палестиной, а значит, пусть каждый и по-своему, остаются частью своего народа — и это приносит им спасение.

Роман «Семья Мускат», таким образом, и в самом деле стал романом о закате польского еврейства, обреченного сгореть в огне Холокоста.

Но так же, как Бабель в своем «Закате» в образах изучающих «Песнь песней» мальчика и Арье-Лейба дает читателю и зрителю надежду, что еще не все потеряно и шанс на возрождение народа сохраняется, Зингер утверждает мысль, что страшная гибель польского еврейства, конец его многовековой истории еще не означает гибели еврейского народа вообще.

«Мессия — это Смерть» только для тех, кто сам сделал такой выбор.

Но ведь еврей всегда может выбрать Жизнь.

* * *

Один из вопросов, который неминуемо встает перед читателем «Семьи Мускат», заключается в том, в какой степени это произведение Башевиса-Зингера носит автобиографический характер?

Вопрос этот тем более важен, что многие критики искренне убеждены, что Зингер с момента возобновления своей писательской карьеры в 1943 году и вплоть до написания таких эпохальных романов, как «Шоша» и «Мешуга», питал свое творчество исключительно событиями из собственной жизни. Этим, дескать, объясняется и тематическая узость его произведений, и многократные повторы одних и тех же сюжетов в его рассказах и романах.

Ричард Бурджин во время своих бесед с Башевисом-Зингером, не желая обидеть писателя, не решился задать этот вопрос напрямую, и спросил, не кажется ли Зингеру, что все герои столь любимого им Достоевского — это, по сути дела, лишь разные ипостаси самого Достоевского? Однако Башевис-Зингер прекрасно понял вложенный в вопрос подтекст и ответил:

«— …Писатели XIX века и в самом деле проявляли немалый интерес к собственной личности, но вместе с тем они прекрасно знали, что подлинная сила писателя — в проникновении в судьбы и характеры других людей. Нет у Чехова ни одного рассказа, который он написал бы о себе! И если я время от времени пишу что-то на материале собственной жизни, я не считаю это нормальным. Я категорически против утверждения, что задача писателя заключается исключительно в исповедовании и самопознании. Писатель, который пишет только о себе, скучен так же, как человек, который говорит только о себе. Вообще, писатель, который ставит в центр повествования свою личность, — обыкновенный зануда…

»

И далее Зингер объясняет, почему для него, интроверта по натуре, так важно постоянно встречаться с людьми, выслушивать их истории, причем не в качестве писателя, а в качестве человека и равноправного собеседника — без всего этого его как писателя не существовало бы.

Все это справедливо и по отношению к «Семье Мускат».

В образе Асы-Гешла, безусловно, просматриваются некоторые автобиографические черты, в образах деда и бабки Асы-Гешла, часовщика Иекусиэля легко угадываются дед и бабка самого писателя и часовщик Тодрус, немало сделавший для образования юного Иче-Герца Зингера в Билгорае. Тому, кто хорошо знаком с биографией Башевиса-Зингера, не составит труда заметить, что прототипом Мешулама Муската стал хозяин дома на Крохмальной улице в Варшаве. В Адассе опознается Стефа Яновская, с которой юный Зингер случайно познакомился в 1924 году и на которой собирался фиктивно жениться, чтобы получить визу на въезд в Палестину и таким образом избежать призыва в армию — англичане давали право на въезд в Палестину только супружеским парам. Барбара Фишельзон, вне сомнения, совмещает в себе черты Руни Шапира и Зоси Фишельзон и т. д.