Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

«— Nu, ja. Так, так, — сухо обронил старик. — Старая история. Сын раввина. Философ. Экстерн. Все одно и то же — в точности, как и полвека назад…»

И точно те же чувства испытывает, впервые увидев Асу-Гешла, несчастная дочь бялодревенского ребе Гина:

«Когда Гина открыла ему дверь и увидела у него в руках кособокую корзину — весь его скарб, ей стало не по себе. Точно так же, много лет назад, уезжая из Варшавы учиться, выглядел и Герц Яновер. «И этот парень тоже принесет кому-то несчастье, — подумалось ей. — Жертва уже есть и готова к закланию»…»

Асе-Гешлу и в самом деле предстояло в определенной степени повторить судьбу Герца Яновера — как Адассе предстояло повторить судьбу Гины, но уже на ином витке еврейской и мировой истории.

В самой судьбе Асы-Гешла Башевису-Зингеру, вне сомнения, виделась типичная судьба еврейского интеллигента своего времени — воспитанного в религиозном духе, но уже в юности отошедшего от религии; мечтавшего о карьере великого ученого и философа, но в итоге превращающегося в заурядного учителя или чиновника, любящего на досуге порассуждать о том, что потенциал, у него был, дескать, огромный, однако он, увы, так и не сумел его реализовать.

Но дело в том, что подобный путь в начале ХХ века проходила значительная часть европейской интеллигенции в целом. Это было время, когда образованная европейская молодежь в массе своей отказывалась от «религиозных предрассудков», от тех религиозных принципов (православных ли, католических, протестантских), на основе которых была воспитана, и начинала исповедовать «новую систему ценностей». Властителями ее дум и чувств становились новомодные философы вроде Ницше и Вейнингера, труды которых становились бестселлерами, расходились огромными тиражами и оказывали колоссальное влияние на мировоззрение и сам образ мышления своих современников.

С этой точки зрения история жизни, нравственных и духовных поисков Асы-Гешла — это типичная история европейского интеллигента первой половины ХХ века, и именно этим и объясняется то, с каким восторгом приняла роман «Семья Мускат» широкая читательская аудитория в США и Европе. То, что герой романа оказался евреем, было связано с тем, что его создатель пользовался хорошо знакомым ему в силу самого происхождения материалом, но само звучание «Семьи Мускат», несомненно, далеко выходило за узконациональные еврейские рамки.

* * *

И все же знакомый с текстом Священного Писания читатель, безусловно, читал этот роман несколько иными глазами, узнавая в перипетиях судеб героев известные библейские коллизии и образы. Взаимоотношения Асы-Гешла с Аделе и Адассой, вне сомнения, напоминали ему историю праотца Иакова и его жен Лии и Рахили. Так же, как Лия, Аделе почти обманом женила на себе Асу-Гешла, и так же, как и Лия, осталась нелюбимой женой. Но — опять-таки так же, как и Лея, — именно Аделе родила Асе-Гешлу его сына Давида. И не важно, что Аса-Гешл не хотел этого ребенка, так как он вообще не хотел иметь детей, — как бы то ни было, Давид-Додик является его единственным наследником, продолжением его рода на этой земле.

Адасса же, подобно библейской Рахили, будучи любимой женой, достается Асе-Гешлу не сразу, а когда они все-таки соединяются, их отношения оказываются весьма далеки от идиллии. И так же, как Рахиль погибает по дороге в Вифлеем, Адасса погибает в результате взрыва первой немецкой бомбы в расположенном под Варшавой дачном поселке Отвоцке.

Но в том-то и дело, что Башевис-Зингер постоянно поверяет все поступки своих героев теми высокими нравственными нормами, какими руководствовались евреи на протяжении столетий, и Аса-Гешл в этом смысле не дотягивает не только до библейского Иакова, но и даже до Герца Яновера, хотя, как уже говорилось, судьбы этих персонажей похожи.

Будучи представителем предыдущего по отношению к Асе поколения, Герц Яновер так же, как и Аса, был сыном известного раввина. Так же, как Аса, он не сумел соединиться со своей любимой Гиной; так же, как Аса, он отправился на учебу за границу, полный самых честолюбивых замыслов, и, как и Аса, вернулся оттуда практически ни с чем. Разуверившись в истинах иудаизма, Яновер начинает увлекаться спиритизмом, то есть занимается тем, что с точки зрения иудаизма является язычеством, разновидностью идолопоклонства. Вместе с тем, будучи уже зрелыми людьми, Яновер и Гина воздерживаются от близких отношений до тех пор, пока Гина не получит официального развода от мужа.