Последний бой

— Не торопись — подумать нужно. Вот потеплеет немного, может, уйдем из аула. В другом краю счастье свое искать будем...

— Не сгореть бы мне до этих теплых дней...

Лето ринулось на землю внезапно, будто прорвав небесные хляби. Раздольные степи заалели сплошными коврами маков. Сквозь согретую землю проклюнулись острые стебельки трав. День и ночь над аулом звенели, клокотали, переливались голоса птичьих стай. И босоногие ребятишки на улицах поселка вторили им такими же звонкими, ликующими, жизнерадостными голосами.

Весь день до вечерней зари Санем и Джумагуль работали на байском дворе. Работа нехитрая: двор убрать, обед сварить, за детьми приглядеть, дров наколоть, масло сбить, муку помолоть, пряжу спрясть, белье постирать, скот накормить, подоить и вычистить и многое, многое другое, на что долгого дня не хватало и чего к вечеру уже и не припомнить.

Но зато после заката солнца мать и дочь могли отдыхать. Вот и сегодня они сидели у входа в лачугу, любуясь красотой тихого вечера.

Огромная белая луна, круглая, как папаха, плыла меж звезд по чистому, безоблачному небу. Легкий ветерок колыхал камыш, и он шуршал таинственно, зловеще.

Неожиданно из густой тени деревьев вынырнул всадник. У одной из юрт придержал коня, что-то спросил и, выслушав ответ, направился к тому месту, где сидели Санем и Джумагуль.

Приезжий спешился, привязал коня, поздоровался. Это был широкий в плечах, статный джигит. Коротковатый для его роста желтый чекмень, опоясанный белым поясом, ладно обхватывал талию. Высокая папаха удлиняла и без того продолговатое лицо, на котором, оттененные черными усами, сверкали два ряда ровных белых зубов.

По виду приезжего, по смущенной улыбке на его лице Санем без труда догадалась о цели этого посещения. Не желая мешать молодым, она, на что-то сославшись, отправилась к соседке, а Джумагуль вошла в лачугу и стала готовить место для гостя.

— Здравствуйте, сестричка! — уже во второй раз произнес джигит, во все глаза разглядывая Джумагуль.

— Здравствуйте, — притворно удивилась девушка. — Только какая разница между первым приветствием, которое вы произнесли на улице, и этим, вторым?

Она понимала, что приезжий смущен, не знает, с чего начать разговор, как объяснить ей цель своего приезда, и это забавляло Джумагуль. А гость, уже совсем растерявшись, сознался откровенно:

— Рассказывают, один джигит никак не решался заговорить с девушкой. Думал, думал и сказал: «Давай помогу тебе рассыпать муку». Вот так и я.

Девушка улыбнулась шутке, подумала: «Да, не красноречив... Но это к лучшему: говорят, краснобаи — обманщики», и решила сжалиться над гостем, как-то помочь ему:

— Вы откуда приехали?

— Я? Со стороны Ишан-калы, что за Кегейлинским каналом... Там тоже гремит слава про вашу необыкновенную красоту.

Она смущенно зарделась, потупила глаза. Теперь бразды беседы взял в свои руки джигит. Он рассказал, что зовут его Турумбет, а родом он из аула Мангит, где властвует всесильный Дуйсенбай. Вот Дуйсенбай и навел его, Турумбета, на след прекрасной пери, которая в ночь перед свадьбой подруги разжигала огонь в байской юрте.

Свое пылкое признание Турумбет, уже без тени смущения, закончил, как и подобает мужчине, серьезно, по-деловому:

— Дай, думаю я тогда, поеду, посмотрю, что она за птица такая. Понравится — женюсь.

Объяснение Турумбета не обескуражило девушку — все было в пределах традиций, освященных веками, все было предельно просто, ясно и — оскорбительно. Оскорбительно, потому что отбирало у соловья песню, у розы — аромат... Но девушка не знала этого. Как не знает, чего лишен, слепец, никогда не видевший света, евнух, никогда не ласкавший женщину...

Джумагуль угостила джигита чаем, повременив, спросила:

— А вы кем баю приходитесь?

— Если правду, никем — односельчанин.

— Богаты?

Пожалуй, последний вопрос был излишним: сама одежда джигита вернее всяких слов говорила о его бедности: короткий, не по росту, чекмень, из домотканой бязи рубаха, видавшие виды сыромятные сапоги.

Не зная, как ответить, Турумбет на минуту растерялся: «Если сказать, из богатой семьи — большой калым запросят, из бедной — могут отказать...»

Из затруднительного положения вывела его сама Джумагуль:

— Кто скрывает болезнь — скорее умирает. Говорите правду, не бойтесь, — и, обведя глазами лачугу, где жили они с Санем, добавила: — Мне к бедности не привыкать — сами видите.

Поразмыслив и взвесив все обстоятельства, Турумбет решил, что самое лучшее — уйти от прямого ответа.

— Богатый может разориться, бедный может стать баем. Все во власти аллаха, — произнес он неопределенно.