— Верно, — согласилась девушка, — нужно только по одежке вытягивать ножки. А богатых я очень боюсь, — и в этот момент Джумагуль представила себе Айтен-муллу — дряхлого, морщинистого, беззубого. Тошнота подкатила ей к горлу, заставила замолчать. Исчерпав свое красноречие, замолк и джигит. Так сидели они друг против друга несколько минут. Наконец, полагая, что все нюансы любви уже пройдены и что отношения их обрели необходимую ясность, Турумбет, предварительно откашлявшись и вытерев ладонью губы, перешел к последней, заключительной части объяснения:
— Значит, я вам нравлюсь?
— Какие могут быть у меня причины вас оттолкнуть? — ответила девушка с нежной улыбкой.
Джигит покраснел, как перец, заерзал, поскреб бритый затылок.
— Ну, если так... Мне сватов присылать к вашей матери или вы согласны бежать?
— Не знаю... Наверное... Мне нужно посоветоваться с матерью.
После ухода Турумбета Джумагуль еще долго перебирала в памяти все подробности разговора.
— Мама, — сказала она, когда Санем вернулась от соседей, — этот джигит... он хочет взять меня в жены...
Долго не гасла в ту ночь коптилка в лачуге вдовы. И дочь, и мать, взволнованные происшедшим, сквозь непроглядную завесу времени пытались разглядеть, какая участь уготована им в доме заезжего джигита.
— Мама, его слова и мысли... Ну, знаешь, они у нас одни и те же. Я это сразу поняла, хоть он и не красноречив, — охотно отвечала девушка на бесконечные расспросы матери. — А что не умеет он говорить красиво — чему же тут удивляться? По бедности своей не часто, видно, приходилось бывать на разных тоях.
— Воля твоя, моя девочка. А насчет бедности, что сказать тебе? Богатство — дело наживное. Был бы умен.
Джумагуль задумалась: умен или не умен? Не найдя ответа на этот нелегкий вопрос, рассудила по-своему:
— Во всяком случае, не глупее Айтен-муллы! Этот старый шакал ногтя его не стоит.
— Я не буду тебе перечить. Главное, чтоб жили в ладу и согласии. Значит, решила?
— А чего мне еще ожидать? — беззаботно откликнулась девушка.
— Что ж, пусть тогда засылает сватов, и будьте счастливы!
Так, в один день, без долгих сомнений, раздумий и колебаний решилась судьба Джумагуль. Утомленная дневными заботами, убаюканная сладкими мечтами о счастье, она уснула крепким глубоким сном.
На следующий день, еще только разгоралась заря, Санем и Джумагуль спешили к дому бая. К тому времени, когда проснутся хозяева, они должны сбить масло, приготовить завтрак, прибрать двор.
По охапкам сена, разбросанным то тут, то там, по кучкам свежего конского навоза, который приходилось сметать из-под всех стен большого байского двора, женщины догадались, что ночью в доме были гости. По-видимому, вместе с ними уехал куда-то и Кутымбай, потому что его породистого пегого жеребца на месте не оказалось.
Санем обрадовалась — как хорошо, что бог избавил их на этот раз от встречи с байскими гостями. Не любила, побаивалась Санем этих встреч. Обычно в такие дни она старалась отправить Джумагуль куда-нибудь от греха подальше. А если не удавалось, строго-настрого- запрещала ей умываться и причесываться: пусть ходит по двору чумазая и растрепанная.
«О господи, почему ты не дал мне сына? — мысленно восклицала Санем, укрывая дочь от вожделенных взглядов подвыпивших гостей. — Как хорошо и спокойно мне бы тогда жилось!»
Впрочем, не только поэтому невзлюбила Санем байских гостей. Уж так повелось, что каждый их приезд сулил аульным жителям какую-нибудь новую беду, нежданную напасть. Санем никогда не забудет, как байские гости, вооруженные саблями и винтовками, угоняли из аула молодых парней. Седые старухи со сгорбленными спинами цеплялись за стремена, ложились под копыта холеных коней, истошно кричали и царапали ногтями свои сморщенные, иссушенные лица. Но всадники только молча отталкивали старух, отдирали от стремени их скрюченные пальцы и угоняли аульных джигитов неизвестно куда, неизвестно зачем. Бородатый наездник, должно быть старший среди байских гостей, сердито выкрикивал непонятные и оттого еще более устрашающие слова: «Рекруты... мобилизация... тыловые работы...». В испуге прижав руки к груди, Санем шептала тогда слова благодарности богу: «О господи, спасибо, что ты не дал мне сына! Я бы такого не выдержала».