Последний бросок на запад

Уже несколько дней он редко виделся с Емельяновым. Одна боевая операция следовала за другой, а получивший новое ранение Дмитрий оставался в расположении отряда вечным дневальным.

Задания были прежними — преимущественно разведрейды, мелкие стычки с наступающим противником. Бывали и контрнаступления, но редко.

В одном из них Емельянов и получил осколочное ранение в голову и пулю в бедро. В полевом госпитале его подлатали. Он получил денежную компенсацию и вернулся в свой отряд, который уже четырежды менял свою базу.

В боснийских горах уже заканчивалась весна. В брошенных садах давно отцвели фруктовые деревья. Но настроение от этого не улучшалось. Когда отступаешь — не до природных красот.

— Все в порядке? — сонно поинтересовался Емельянов, даже не подняв головы.

Врач пока запрещал ему снимать повязки и уж тем более идти в бой. Да он и не рвался особенно — это только поначалу безделье мучало, а потом ничего, привык.

Вадим усмехнулся.

— В порядке. Если не считать, что вчера вечером нас из лагеря ушло больше двадцати человек, а вернулось четырнадцать. А так все в порядке! — Чернышева била нервная дрожь, и его голос чуть ли не срывался на крик.

— Не ори, — спокойно сказал Емельянов. — Ты же живой.

— Пока живой, — невесело уточнил Вадим.

Он нарочито медленно, успокаивая расшатанные нервы, разделся и забрался под одеяло. Всю дорогу только и мечтал о сне, а тут вдруг выяснилось — ни в одном глазу.

— Ты про самолет ничего не слышал? — спросил он у Емельянова.

— Про какой самолет?

— Да про тот самый. Несколько дней назад какой-то придурок-американец летал над сербами. Скорее всего — разведчик. Но сербы не стали долго выяснять, кто он такой и что делает в небе, а просто грохнули по самолету ракетой. Летчик катапультировался и, кажется, остался цел, а американцы это усекли.

Дима безразлично махнул рукой.

— Ну и что? Нехрен летать где попало…

— Они потребовали, — продолжил Чернышев, — найти летчика и вернуть обратно. Причем потребовали совсем не дипломатично.

— А тебе какое до этого дело? Тебе же деньги за это и платят, чтобы ты лишние самолеты сбивал да хорватов отстреливал.

— Дела-то нет, но только американцы шутить не любят. Я по радио слышал, что вот-вот на территорию Боснии будут введены так называемые силы быстрого развертывания.

— А это что еще такое? — Емельянов сел на кровати.

Видимо, бывший рижский омоновец не очень хорошо разбирался в политике и в западных армиях. Ответ был предельно краток:

— Это что-то связанное с НАТО.

— Значит, будут за хорватов.

— Ну, может, и не совсем так, но где-то рядом. Во всяком случае, летчика этого совсем некстати сбили.

— Для кого некстати?

Ответ Вадима был несколько загадочен:

— Для всех нас.

— Дался тебе этот летчик, — Дима опять плюхнулся на кровать. — Лучше ложись и поспи по-человечески — завтра небось опять в бой погонят. А насчет летчика можешь не волноваться. Я знаю, что такие акции не проводятся без разрешения Совета Безопасности ООН, а им сейчас ни к чему обострять с нами отношения.

— А ты откуда знаешь?

— Газеты читать надо, — так же загадочно заявил Дима.

Чернышев последовал совету Димы и, закрывшись одеялом с головой, заснул.

Весь следующий день Дима буквально маялся от безделья — раны уже более или менее зажили и самочувствие было нормальным. Но больших нагрузок он пока вынести не мог, а накопившуюся энергию надо было куда-то выплеснуть.

Он то брался чистить автомат, то рубил дрова, то помогал на кухне. Но все равно неучастие в боевых действиях, в риске он считал бездельем. Это притупляло чувство опасности, и этого Дима боялся больше всего…

Во второй половине дня на скамеечке возле дома, где они базировались, Диме удалось побеседовать с их командиром Стойковичем.

— Ивица, — обратился к нему Дима, — тут только и разговоров о каком-то американском самолете, который якобы упал на нашей территории.

Ивица нахмурился.

— Ну да…

— Что с ним?

— Ничего.

— То есть?

— Упал и все. Вообще-то это теперь не наше дело. По этому вопросу разбираются сейчас там, наверху, — сербский офицер многозначительно поднял указательный палец вверх, в весеннее голубое небо, давая таким образом понять, что тут, возможно, затронуты политические интересы. — Но, как я слышал, они пришли к такому же выводу, что и мы, — послать этот аэроплан в задницу и забыть. Один-единственный самолет — не повод для скандала.

Емельянов возразил:

— Да, но все же это американский самолет, а они любят показать, как здорово заботятся о своих.

— Вот пусть и заботятся у себя в Америке. А у нас здесь война идет.

— А НАТО?

— И НАТО свое пусть тоже в задницу засунут. А если попробуют на нас наехать, то заботиться им придется не об одном летчике, а уже о многих, и не только летчиках. Еще вопросы есть?

Емельянов отрицательно покачал головой и, развернувшись, пошел прогуляться по лесу.

Какой-то сбитый сербскими силами ПВО американский самолет-разведчик отчего-то не давал ему покоя. Вроде бы действительно — мало ли что? Мало ли самолетов еще собьют в этой войне?

Его, Емельянова, дело — зарабатывать тут деньги, скрываться от российского правосудия. А потом — будь что будет.