Последний бросок на запад

Ни Емельянов, ни Чернышев не вдавались в хитросплетения большой балканской политики. И хотя Чернышев при каждом удобном случае говорил, что воюет не столько ради денег, сколько за идею, это были не более чем пустые слова.

Для Емельянова и его армейского товарища война в экс-Югославии была прежде всего чередой страшной неустроенности, неудобств — то не было воды, то не было света. В одном отбитом у мусульман поселке они поживились шерстяными одеялами и слишком поздно обнаружили, что одеяла полны клопов.

— Ничего, им тоже надо кушать, — шутил Вадим. — Мы их потом в Россию привезем — как сувенир с войны…

Но легче от этих шуток не становилось…

Правда, нельзя было сказать, чтобы Дмитрий сильно сожалел о своем решении приехать сюда. Как бы там ни было, а здесь он на свободе. Его привыкший к нагрузкам организм без труда справлялся с трудностями военного времени. Жить, в общем, было можно. Правда, можно и быть убитым, но это, как заметил Кабанчик, — «одна из небольших издержек нашей профессии».

Во время отдыха наемник с удовольствием подсчитывал ту прибыль, которую он должен был получить в виде процентов от вложенных в «Парекс-банк» денег за продажу краденой «бээмвухи». Переводя бундесмарки, которыми здесь платили, в доллары, а доллары — в те удовольствия, которым он может предаться в какой-нибудь мирной стране, он испытывал чувство блаженства.

Еще полгодика — и можно будет уехать туда, где его никто не станет искать, где нет страшной Бутырки, столыпинских вагонов и всего этого российского идиотизма…

— Слушай, — обратился он к сидящему напротив Бирюку, — а чем ты собираешься потом заниматься?

Бирюк посмотрел на него задумчивым взглядом. Емельянов подождал несколько минут, затем, сообразив, что в ближайшие два-три часа ответа от него не дождешься, задал тот же вопрос Андрею Горожанко.

— А я собираюсь поездить по Европе, — мечтательно вздохнул Андрей. — Германия, Франция, Испания… Потом по Африке, в Израиль, в Арабские Эмираты… Ты представляешь, как славно потом будет разложить на столе привезенные фотографии: и здесь я был, и там я был…

Многие именно для этого и путешествуют — чтобы потом показывать знакомым и незнакомым фотографии и слайды: вот тут я был, и тут, и тут тоже…

В этот момент дверь взвизгнула, по всей видимости, собираясь отвалится, но потом, передумав, распахнулась, повиснув на единственной петле.

Вошедший Ивица выругался и, придерживая дверь снизу ногой, привел ее в вертикальное положение и захлопнул.

— Ну как настроение? — спросил командир, обращаясь ко всем присутствующим.

Бирюк, хлопая ресницами, еще больше задумался, что бы ответить. Чернышев с усмешкой уставился на Стойковича, не снимая ног со стола. Горожанко поскреб свой подбородок, заросший редкой светлой щетиной, видимо, завидуя капитану, владельцу такой роскошной черной бороды.

Пятеро сербов, которые сидели в углу, прервали свою игру в карты.

— Настроение бы значительно улучшилось, если бы кто-нибудь выключил этот поганый мокрый снег, — хмуро заметил Емельянов.

Ивица хмыкнул в усы и подошел поближе к «буржуйке». Протянув руки к теплу, он сказал:

— По мнению синоптиков, завтра погода улучшится. Это нам на руку. Если бы не НАТО…

— А что НАТО? — спросил Дмитрий.

— Ну, политическая погода куда хуже… Сейчас НАТО пуще прежнего лижет задницу хорватским усташам, хрен в глотку большой и толстый, — Ивица тяжело вздохнул. — Генералу Младичу и Караджичу натовцы направили письмо — мол, отведите тяжелую технику от Сараево, там будет демилитаризованная зона. Эти негодяи командуют нами на нашей же земле, — Ивица поджал губы, с которых вот-вот готово было слететь очередное ругательство. — У нас в районе Сараево триста танков. Если мы их не отведем, то…

— То что?