Последний бросок на запад

Сивый опять усмехнулся и благожелательно посмотрел на Емельянова.

— Мне нравятся люди с характером, но если ты не станешь умней, пеняй на родителей, которые такого дурака на свет выпустили, — сказал он и, немного подумав, добавил: — Хорошо, я скажу, чтобы тебя не трогали. Ну, и что ты собираешься делать эти десять лет?

— Как что?

— Скоро тебя отправят по этапу, сынок. Я утром говорил с начальством.

— Как скоро?

— Через неделю.

Емельянов подумал, что в самом деле при помощи своих мускулов и решительного поведения заслужил уважение настоящего хозяина крытой зоны. Это было совсем неплохо. Направляясь сюда, бывший спортсмен ожидал совсем другого разговора. Он понял, что с Сивым можно быть откровенным.

— Если честно, то я рано или поздно освобожусь раньше срока, — спокойно заявил Емельянов.

— Да? — удивленно поднял брови Сивый. — Может быть, скажешь, каким образом? Боре в Кремль напишешь — и он тебе персональную амнистию устроит?

— Я еще не решил, — спокойно ответил Дима. — Может, ты мне подскажешь?

— Я? С какой стати?

— Ведь ты — хозяин, пахан…

Авторитет посмотрел на собеседника и загадочно ухмыльнулся. Ему определенно отчего-то нравился этот здоровенный детина, спокойный, самоуверенный нахал.

— Ну что ж, — сказал он. — Я подумаю, что с тобой делать. Иди.

Дима пожал плечами и отошел, сунув руки в карманы и что-то насвистывая.

Вернувшись в свою камеру, Емельянов с удивлением отметил, как сразу изменилось к нему отношение. Ненавидящие взгляды сменились заинтересованными. Но к нему никто не подходил, не заговаривал. Пока он только заслужил право оставаться самим собой.

Ночи проходили без эксцессов.

Наконец через шесть дней, на прогулке, его вновь подозвал Сивый.

— Я все про тебя узнал и подумал о тебе, — сказал он. — Нравишься ты мне, парень. В общем, так. Завтра тебя отправляют по этапу. Везти будут, конечно, в столыпинских вагон-заках. Из них схилять невозможно. Но я кое с кем поговорил, и ты схиляешь. Нечего тебе на зоне париться, не наш ты человек. Остальное будет зависеть от тебя. — И, улыбнувшись, добавил: — Но когда все получится, ты должен будешь выполнить одно мое поручение, — он достал откуда-то из потайного кармана маленький пластмассовый цилиндрик из-под карандашных грифелей и незаметно сунул парню в руку. — Доберешься до Москвы, позвонишь по телефону 314-45-78. Повтори, это нельзя записывать…

Емельянов повторил и недоуменно посмотрел на вора.

— А почему именно я?

— Во-первых, потому что я так решил, во-вторых, чем-то ты понравился мне и я тебе доверяю, а в-третьих, ты что, против? Если не передашь — мы тебя из-под земли достанем!

— Спасибо большое! — произнес Дима, с трудом сдерживая радость. — Век помнить буду!

— Не говори заранее! — остановил его Сивый. — Еще неизвестно, как оно все обернется. Ты, кстати, подумал, что дальше делать будешь?

— Да нет… Сперва надо передать то, о чем мы говорили…

— А потом?

Емельянов неопределенно пожал плечами.

— Наверное, за границу подамся… Там меня не найдут.

— Без документов? Без денег?

— Придумаю что-нибудь… Есть друзья…

— Ну смотри, коли так. «Посылу» передашь обязательно. Скажешь, что от меня, тебе помогут.

Емельянов хотел еще что-то сказать, но Сивый остановил его.

— Смотри не потеряй. Там шмонают. Сунешь под язык — не найдут.

Эти вагоны не значатся ни в одном железнодорожном расписании; на них никогда не бывает табличек маршрутов, в тамбуре не встречает пассажиров приветливая проводница в синем форменном костюме с железнодорожными шпалами в петлицах, не предлагает чай с сахаром, не раздает сыроватое постельное белье, не проверяет билеты, не гоняет «зайцев» — проезд тут бесплатный.

Называется этот специальный вагон в официальных документах «вагон-зак», а в народе — почему-то «столыпинский».

Матовые стекла с решетками — за ними ничего не видно. Внешне ничем не отличается от обыкновенного багажного или почтового — так что непосвященный не поймет; он будет равнодушным взглядом скользить по нему, не задумываясь о том, что за толстыми матовыми стеклами с массивными решетками могут быть люди… много людей.

И цепляют вагон-заки, как правило, к обыкновенным неторопливым почтовым поездам.

Купе, где должна сидеть проводница, занимает начальник конвоя. Соседнее — четверка солдат в гимнастерках с красными погонами и буквами «ВВ». Дальше — купе-пищеблок, мимо которого зэку лучше всего проходить быстрей, чтобы запахи не раздражали обоняние. Ведь горячие блюда положены только охране, а спецконтингент обходится сухим пайком. Все купе по размерам такие же, как и в обыкновенном поезде, только пассажиров в них напихивают вдвое, а то и втрое больше.

В купе пахло вонючими носками, селедкой и табачным дымом — несмотря на страшную духоту, многие покуривали. Припрятать от всех шмонов сигареты и спички для заключенного — дело святое.

Емельянов уже знал, что спустя несколько часов после того, как поезд отправится от одной из подмосковных станций, его должны вывести якобы для повторного осмотра, а потом он должен попроситься в туалет.