Последний человек

Я никогда прежде не видел человека, умершего от чумы. Когда все мы почувствовали ужас ее приближения, нездоровое любопытство побудило нас прочесть рассказ о ней Дефо²¹¹, а также мастерское изображение ее автором «Артура Мервина»

²¹². Картины, нарисованные этими авторами, были столь зримыми, что нам показалось, будто мы всё пережили сами. Но как холодны были чувства, вызванные самыми яркими описаниями мучений и гибели тысяч людей, по сравнению с тем, что испытывал я, глядя на труп несчастного незнакомца. Да, вот она, чума. Я приподнял окоченевшее тело, увидел искаженное лицо и остекленевшие, невидящие глаза. И тут ужас оледенил мою кровь, меня бросило в дрожь, и волосы зашевелились у меня на голове. Обезумев, я заговорил с мертвецом.

— Значит, тебя убила чума, — бормотал я. — Как же это было? Очень мучительно? Ты выглядишь так, будто враг истязал тебя, прежде чем убить. — И я вскочил и кинулся прочь из хижины, пока, наперекор законам природы, слова ответа не сорвались с губ умершего.

Возвращаясь той же тропою, я издали увидел тех же людей. Они разбежались, едва завидев меня. Мое взволнованное лицо еще усилило их боязнь оказаться вблизи того, кто побывал в зараженном доме.

Вдали от фактов мы делаем заключения, которые кажутся безошибочными, но, будучи испытаны на деле, исчезают словно сон. Я смеялся над страхами своих соотечественников, когда страхи эти касались других. Теперь, когда дело дошло до меня, я задумался. Я чувствовал, что перешел Рубикон²¹³, и следовало хорошенько поразмыслить, что мне делать, оказавшись рядом с заразой. Согласно мнению толпы, моя одежда, тело, воздух, который я выдыхал, таили в себе смертельную опасность для других и для меня самого. Могу ли я вернуться в замок, к жене и детям, неся эту заразу? Разумеется, нет — если я уже заразился сам. Однако я чувствовал, что это не так; несколько ближайших часов должны были решить вопрос. Лучше мне провести их в лесу, в размышлениях о грядущем и о будущих моих действиях. Взволнованный видом умершего от чумы, я позабыл о событиях, так сильно занимавших меня в Лондоне; новая, более страшная перспектива выступила из тумана, который окутывал ее до тех пор. Речь теперь шла для меня не о том, чтобы делить с Адрианом труды и опасности, но о том, чтобы мне, в Виндзоре и его окрестностях, подражать усердию и мудрым действиям, которыми мой друг добился в Лондоне порядка и изобилия; и о том, как мне теперь, когда чума распространилась шире, следует позаботиться о собственной семье.

Я мысленно развернул перед собой карту мира. И не было на поверхности земли точки, на которую я мог бы указать, сказав: «Здесь безопасно». На юге эпидемия страшной силы почти уничтожила людей, а в довершение бедствий там пронеслись ураганы, произошли наводнения, дули губительные, отравленные ветры. На севере было еще хуже: население, и без того немногочисленное в тех странах, уменьшилось еще более; уцелевших подстерегали голод и чума; беспомощные, ослабевшие люди делались их легкой добычей.

Я перевел взгляд на Англию. Сердце могущественной страны — ее непомерно разросшаяся столица — было почти безжизненно. Торговля замерла. Прекратились и деловая жизнь, и увеселения, улицы поросли травой, дома опустели. Немногие жители, вынужденно остававшиеся в городе, уже были отмечены печатью неизбежной смерти. В других крупных промышленных городах та же трагедия разыгрывалась в меньших масштабах, но выглядела еще страшнее. Там не было Адриана, чтобы управлять и помогать, и бедняки умирали целыми толпами.

И все же умереть предстояло не всем. Род людской, хотя и поредев, будет жить вечно. Пройдет время, и великая чума станет историей и предметом изумления для потомков. Нынешняя эпидемия, конечно, беспримерна по своим размерам. Тем решительнее должны мы препятствовать ее распространению. Было время, когда ради военной забавы люди убивали тысячи и десятки тысяч себе подобных. Теперь человек сделался величайшей ценностью, и жизнь каждого дороже так называемых королевских сокровищ. Взгляните на человека, на его задумчивое и величавое чело, на стройное тело, на все его диковинно устроенное существо. Нет! Не может это лучшее из всех творений Бога быть отброшено словно разбитый сосуд; человек будет сохранен: его дети и дети детей его пронесут сквозь века это имя и этот образ.