Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

Советское государство должно было реализовать амбиции большевиков, стремившихся пришпорить развитие страны с тем, чтобы не только догнать, но и перегнать остальной мир. Однако, несмотря на неимоверные жертвы со стороны населения, попытка с помощью волюнтаристского рывка встать во главе мирового прогресса завершилась фиаско, а воплощавший этот проект Советский Союз попросту надорвался. Освободившись от должностей генсека и президента и обретя взамен свободу слова, Горбачев скажет вслух то, «о чем молчал» раньше: «Мы имели дело с авантюрной моделью социализма».

Сегодня уже поздно продолжать споры на эту тему и выяснять, сколько времени мог бы еще просуществовать сверхвооруженный советский Левиафан. Зато до сих пор неотвеченными остались еще некоторые важные вопросы, поставленные в свое время перестройкой перед Россией. Один из них – о выборе между европейской и азиатской моделью ее развития до сих пор актуален.

Практически ни одному из российских режимов не удавалось разрешить роковое противоречие в отношениях России с Европой: между претензией на то, чтобы считаться Европой и готовностью стать подлинно европейской страной – с плюрализмом мнений, верховенством закона, реальными выборами руководителей, неприкосновенностью человеческой личности, конкуренцией в политике и экономике и отчетностью власти перед обществом. Всякий раз не только евразийское георасположение, но и утвердившийся генокод самодержавной власти (все равно царской, большевистской или постсоветской) неудержимо влекли страну в сторону азиатских деспотий или как минимум в мифологическую «Евразию».

Горбачев рассчитывал преодолеть это заклятье, объединив Россию с Европой в одном «Общеевропейском доме». Сожительство в нем Запада и Востока Европы, включая реформированный Советский Союз, должно было не только создать уникальное общее стратегическое и экономическое пространство от Атлантики до Тихого океана, превратив объединенную Европу в мощный геополитический полюс между Америкой и Китаем, но и стать рычагом для его проекта демократизации советского общества.

«Превентивная революция» перестройки позволила России нагнать всемирную историю и после десятилетий добровольного отшельничества воссоединиться с остальным миром. Новая советская внешняя политика за несколько лет преобразовала угрюмый облик мира, еще не вышедшего из тени Второй мировой войны.

Положенные в ее основу принципы нового мышления – признание неделимости мира, отказ от его раскола на идеологические системы и военные блоки, приоритет общечеловеческих ценностей над классовыми – за несколько лет превратили Москву из столицы «империи зла» в источник надежды на создание нового рационального мирового порядка.

Итог этих лет – не только окончание «холодной войны», продолжавшейся почти пятьдесят лет, но и фактическое воссоединение мировой истории, раздвоившейся на два русла в начале ХХ века после русской революции. Казалось, что в начале 90-х годов был открыт переход мира в новое состояние. В эти радужные годы британский историк Майкл Ховард писал: «На какое-то время могло показаться, что управление бедами и заботами человечества взяла на себя некая Высшая Разумная Сила. К сожалению, продолжалось это недолго».

Неожиданный распад СССР оборвал перспективы реализации амбициозных проектов перестройки. Сегодня, уже после отставки, Горбачев упрекает Запад не в том, что его лидеры в свое время недостаточно помогали ему (хотя он знает, что не от них зависела судьба перестройки), а в том, что они не смогли разумно распорядиться уникальным шансом, который открывала миру его новая политика. В том, что приняли порыв советского общества к демократии всего лишь за проявление внутренней слабости и готовность сдаться на милость победителя.

Постсоветская Россия оказалась оттеснена на периферию мировой политики. Вместо участия в строительстве «общего европейского дома», о котором мечтал Горбачев, России пришлось наблюдать, как этот «дом» расширяется и достраивается без нее. Не удалось приблизить создание безъядерного мира, контуры которого Горбачев обсуждал с Рональдом Рейганом на саммите в Рейкьявике. Не получилось переключить «дивиденды мира» – колоссальные ресурсы, высвободившиеся после окончания «холодной войны» от прекращения гонки вооружений, – на решение глобальных мировых проблем, ликвидацию голода и нищеты, экономической отсталости, загрязнения окружающей среды, борьбу с эпидемиями.

Не только зона традиционного присутствия и влияния России, но и сама территория бывшего СССР стала объектом борьбы за передел «советского наследства». В этой ситуации итог внешнеполитической революции, осуществленной Горбачевым, воспринимается внутри нынешней России в лучшем случае как наивность, в худшем – как предательство национальных интересов.

Но если СССР проиграл мир после «холодной войны», то Запад проиграл свою победу. Потому что, не поняв ее реального смысла, поторопился присвоить себе лавры победителя не в цивилизационном состязании, а в военном противостоянии.