Воспользовавшись своим положением жреца Похищенного, Янар прошел к самому центру площади, где была сооружена большая сцена, проведя за собой степняков. На самом деле, он мог даже занять место в ложе для особых гостей, которая находилась неподалеку, но он не хотел оставлять своих спутников. Ему казалось, что они очень нервничают без своих лошадей, которых пришлось оставить на постоялом дворе, единственном, в котором нашлись места. Как уже успел узнать жрец, нервничающий воин становится очень опасным воином, даже без оружия. Как и во всех городах графства, никто, кроме стражи и благородных не имел право носить открыто оружие, так что его пришлось оставить вместе с лошадьми, хотя Янар не сомневался, что у каждого из степняков припасено что-нибудь не столь явное, но не менее смертоносное. Поэтому тем более не стоило оставлять Каару с отрядом одних.
Вдруг по толпе прокатился шум, который разом смолк, стоило на сцене появиться жрице, исполняющей роль Ниневии. В первый момент Янар не поверил своим глазам, решив, что ему, переполненному тоской, просто почудилось, однако когда девушка запела, сомневаться больше не приходилось – на сцене стояла Ивон собственной персоной.
Песня, отражаясь от многочисленных деревянных домов неслась над площадью, проникая в самые отдаленные уголки и закрадываясь в души даже самых черствых людей. Казалось, весь город замолк, вслушиваясь в переливы голоса молодой жрицы, повествующей о горе Ниневии, лишенной своего возлюбленного, света ее сердца, собирающейся отправиться в далекие странствия на поиски. И лишь Янар, тронутый не менее остальных, видел перед собой не печальную богиню, но живого человека, которого, как он не так давно понял, любил больше всего на свете.
Песнь Ниневии сопровождала тихая музыка, лишь чуть-чуть слышная на фоне голоса жрицы. Повеял холодный ветер, предупреждая о скором начале зимы, заставивший поежится не одного человека на площади. Даже Ивон, казалось, на мгновение застыла, замолчала, прежде чем продолжить. Некоторые говорят, что песня эта и не песня вовсе, а древняя молитва, призванная облегчить ношу Плодородия. Когда богиня услышит ее, то будет знать, что люди готовы встретить зиму, что пора оставить своих верных последователей и можно без оглядки пуститься на поиски похищенного огня.
С именем Первенца Воздуха на устах, жрица замерла, и над городом повисла тишина, чтобы в следующее мгновение взорваться криками. Раскрасневшаяся Ивон, счастливо улыбаясь, несколько раз поклонилась и покинула сцену, на которую тут же взобрался какой-то островитянин. Началось празднование.
Янар искал глазами жрицу, но Ивон нигде не было видно. Бард на сцене завел другую мелодию, и многие на площади пустились в пляс, усиливая суматоху. Даже если девушка была где-то здесь, то найти ее не представлялось возможным, лишь столкнуться случайно. Отовсюду неслись музыка и смех, люди танцевали и пили, и даже степняки, которые ни слова не понимали из речей окружающих, втянулись в общее веселье. Островитянина сменил другой бард, затем третий, потом он вернулся опять, исполнив еще несколько незнакомых, но красивых мелодий. К тому моменту, когда солнце скрылось за зданиями, Янар уже был навеселе, хоть и близко не так, как в те времена, когда путешествовал с «Сынами грозы». К тому же, ему не давали расслабиться степняки, за которыми нужен был глаз да глаз. Однажды он едва успел вмешаться – какой-то выпивший горожанин сграбастал Каару, желая потанцевать с красивой девушкой, и наверняка лишился бы рук, если бы не Янар. Жрец был не уверен, кто в этот момент был более опасен – опомнившаяся девушка или разъярившийся Мэрген.