Последний козырь Президента

Егоркина я застал в кабинете во время проведения очной ставки между обвиняемой и потерпевшей. Молодой, но уже познавший нюансы следственных действий на практике следователь разместил женщин по разные стороны своего письменного стола, чтобы они в процессе проведения очной ставки не могли дотянуться друг до друга.

И, судя по всему, предосторожность не была лишней: две рассерженные фурии с трудом сдерживались, чтобы не вцепиться друг другу в волосы, и, наверное, давно бы это сделали, но им мешал стол. Кто из них был потерпевшей, а кто обвиняемой, понять было трудно, так как обе уже перешли на личности и щедро награждали друг друга нецензурными эпитетами.

– Тихо! – рявкнул Егоркин и для пущей убедительности грохнул кулаком по столу. – Ещё одно нецензурное ругательство, и я вас обеих задержу за нарушение общественного порядка. Будете потом по приговору суда в изоляторе полы месяц мыть!

Женщины притихли, но взаимная ненависть так и сочилась из них в каждом взгляде, в каждом движении. Кое-как покончив с формальностями по ознакомлению участниц очной ставки с протоколом, Егоркин отпустил обеих, но с интервалом в пять минут, чтобы не встретились и не продолжили «дискутировать» в коридоре следственного отдела.

– Ух! – выдохнул Егоркин и глотнул воды прямо из горлышка мутного графина. – Умаялся я с ними.

– Это у тебя что? – машинально поинтересовался я, кивнув головой в сторону коридора.

– «Хулиганка»… Эти фурии – бывшие подруги, одна увела у другой законного мужа. Брошенная жена, конечно, не стерпела, хлебнула для храбрости водочки и поздней ночью пошла разбираться на квартиру к бывшей подруге. В результате разбирательство вылилось в битьё посуды, вырывание друг у друга прядей волос, матерную брань и расцарапанные лица. Соседи ночному «концерту» не обрадовались и вызвали наряд патрульно-постовой службы. В результате всех фигурантов сопроводили в отдел, где они провели ночь в «обезьяннике», а утром судья по материалам проверки возбудил дело по статье «хулиганство».

– Какое же здесь «хулиганство», если есть мотив? – блеснул я юридическими знаниями.

– Верно! – живо согласился Егоркин. – Но это сейчас ясно, что есть мотив – ревность, а на момент возбуждения дела и потерпевшая и обвиняемая об истинных причинах конфликта умалчивали. На днях по-новой предъявлю обвинение, и буду переквалифицировать дело на побои, а ты ко мне по какой надобности?

– По делу Шестопёрова.

– А, ножевое! – почему-то обрадовался Егоркин. – Дело, по моему мнению, плёвое, но мутное какое-то. Там потерпевший что-то темнит. Возьми, почитай, – и Егоркин сунул мне в руки тоненькую папку, – но только у меня в кабинете.

Я пристроился на продавленном кресле в уголке кабинета и углубился в чтение. Дело действительно было несложное. Ранним зимним утром 10 января в приёмный покой районной больницы поступил потерпевший Шестопёров с проникающим ножевым ранением в брюшную полость. Точнее, ножевых ранений было два: первое представляло собой резаную рану предплечья правой руки, а второе – колотое проникающее в брюшину. Потерпевшего быстро прооперировали, так как в результате внутреннего кровоизлияния вовсю шёл воспалительный процесс и через пару часов он вполне мог отдать богу душу.

Дежурный следователь допросил потерпевшего сразу после того, как последний отошёл от наркоза и стал адекватно реагировать на внешние раздражители, в том числе и на следователя. Пётр Семёнович вяло пытался убедить следователя в том, что ранение ему причинили неизвестные молодые люди вечером 9 января на улице в двухстах метрах от его дома, когда он выгуливал Нюшу. Нюша оказалась породистой сукой, короткошёрстным терьером женского пола.

Со слов потерпевшего было известно, что конфликт с неизвестными лицами разгорелся после того, как один из подвыпивших молодцов поддал Нюше ногой под зад. В ходе возникшей перепалки один из пьяных оппонентов Петра Семёновича выхватил нож и попытался нанести ему удар в грудь. Петер Семёнович подставил руку и отклонил удар, хотя и получил при этом резаную рану правой руки. От второго удара он уклониться не смог, и преступник пропорол ему брюшину. На этом схватка закончилась: подвыпившие молодые люди дали дёру, а потерпевший Шестопёров, зажав рукой рану, побрёл домой. Дома жене о полученном ранении он ничего не сказал.

– Мы с ней в этот вечер были в ссоре, и мне не хотелось в очередной раз выслушивать от неё, что я тряпка и не могу за себя постоять, – пояснил следователю Шестопёров. – А «Скорую помощь» вызывать не стал, так как думал, что рана неглубокая и заживёт сама по себе.

Однако с каждым часом ему становилось всё хуже и хуже. В 5 часов утра, когда терпеть боль не стало сил, он пришёл в спальню и попросил жену вызвать «неотложку». С женой случилась истерика, но «Скорую помощь» она вызвала.

Я дважды перечитал показания потерпевшего, и хотя версия о неустановленных молодых людях звучала правдоподобно, меня не отпускало ощущение, что Шестопёров лжёт от первого до последнего слова.