Тёртый временем и битый всевозможными проверками старый майор знал, о чём говорил: текучка среди следователей была большая. Редко кто из молодых сотрудников выдерживал такие нагрузки. Поэтому, досыта нахлебавшись романтики в следственном отделе, юноши уходили в патрульно-постовую службу или ГИБДД, а молодые девушки – в паспортно-визовой службу или в декрет. Вообще-то кадровый вопрос следственного отдела не касался Кавалерова, но его опера работали со следователями в одной связке, поэтому оставаться равнодушным старый сыщик не мог.
– Судя по отзывам в твоём личном деле, – продолжал Кавалеров, протягивая мне «отдельное поручение» на проведение следственно-розыскных действий подписанное Егоркиным, – для тебя это семечки!
– У меня таких «семечек» полный сейф! – по привычке огрызнулся я.
– Думаешь, у других меньше? – вздохнул майор. – Пока наше государство будет держать народ на полуголодном пайке, народ будет воровать! Так что могу тебя обрадовать: в ближайшие десять лет снижение нагрузки не предвидится.
Откровенно говоря, мне Кавалеров нравился. Был он опытным и, что немаловажно, честным ментом, точнее, полицейским. Лет десять назад старшему оперу Вальке Кавалерову начальство предложило должность начальника уголовного розыска.
– Зачем мне этот «геморрой»? – напрямую спросил Кавалеров, глядя в хитрые глаза начальника Управления. Валька хорошо помнил о горькой доле бывшего начальника «угро», который как ни старался, а так и не смог совместить в своей работе высокий процент раскрываемости преступлений и законные методы оперативно-розыскной деятельности. За это районный суд направил его на долгие пять лет в места не столь отдалённые, в смертельные объятия его бывших подследственных.
– Не пойду на повышение, – упорствовал Валька. – Не заставите!
Тогда начальник Управления нарисовал Кавалерову картину его ближайшего будущего, которая по трагизму не очень сильно отличалась от ситуации, в которую попал бывший начальник уголовного розыска.
– Нет, конечно, если ты согласишься, то ничего этого не будет, и твои старые грешки мы позабудем, – уверял полковник. – Более того, на первых порах обещаю тебе своё личное покровительство.
Положение было хуже губернаторского, поэтому Кавалеров вздохнул и согласился. Именно тогда к нему приклеилось неблагозвучное прозвище «Конь». Ничего лошадиного в облике Кавалерова не было, просто он был «рабочей лошадкой», и честно тянул на своих плечах целый воз проблем, которых день ото дня становилось всё больше и больше.
Когда Вальке, теперь уже Валентину Ивановичу, становилось совсем невмоготу, он прибегал к старому испытанному способу: уходил в запой. Точнее, это был даже не запой, а некий ритуал, который помогал ему релаксировать в условиях «…сложной оперативной обстановки». Верным признаком того, что Валентин Иванович уезжает на дачу, где, как шутили его подчинённые «…будет работать с документами, не приходя в сознание», был факт сдачи им в «оружейку» [13]
своего табельного «ПМ».С пистолетом Кавалеров никогда не расставался, и если сдавал его, то перед очередной «релаксацией», да и то только из опасения потерять его, будучи во хмелю. Пару дней закрывшись в ветхом строении, которое по документам именовалось не иначе как садовый домик, Кавалеров пытался отвлечься от проблем, оглушив себя лошадиной дозой алкоголя. Помогало это ему или не очень, Кавалеров не признавался даже жене, но «релаксация» всегда заканчивалась одинаково: на исходе вторых суток Валентин Иванович, стуча кулаком по столу, начинал спорить с невидимым собеседником. В самый разгар спора он швырял в оппонента служебным удостоверением, после чего засыпал прямо за столом.
На третий день, рано утром, Кавалеров, похмелившись остатками вчерашней трапезы, находил удостоверение, прятал в нагрудный карман и спешил на первую электричку. Дома он тихонько, стараясь не разбудить домашних, пробирался в ванную комнату, где тщательно брился и долго стоял под душем. После душа Валентин Иванович выпивал большую кружку свежезаваренного чая, глубоко вздыхал и ехал в отдел, чтобы снова впрячься в хомут повседневных забот.
Начальство сквозь пальцы смотрело на его выходки, оформляя невыходы на службу как отгулы, коих у Кавалерова, так же, как и у любого опера, имелось превеликое множество.
– Я посмотрю, что можно сделать, – заверил я Кавалерова и, сунув бланк «отдельного поручения» в карман, направился в кабинет Егоркина.
Следственный отдел находился в соседнем двухэтажном здании, расположенном в тридцати метрах от центрального корпуса ОВД. Внутри отдела царила повседневная суета и неразбериха, в которой равномерно были перемешаны потерпевшие, свидетели, подозреваемые, понятые, обвиняемые, и очаровательные молоденькие следователи женского пола, коих в отделе было большинство.