Последний крестовый поход

При жизни Людовика письма, отправленные из лагеря армии крестоносцев, не давали никакого обоснования выбранной цели похода. 12 сентября в письме, в котором Филипп III объявил о смерти своего отца несколькими днями ранее, новый король лишь сообщил, что Людовик высадил армию "в порту Туниса, у входа в Африку, которую он хотел, если Господь позволит ему, посвятить христианскому богослужению, как только грязь сарацинских и берберских народов будет изгнана и уничтожена". Что это значит? В какой-то степени, через два или три года после крестового похода, Жоффруа де Болье делает явным намерение, переданное покойным королем его сыну. Людовик, объясняет он, еще до принятия креста обменялся посольствами с королем Туниса. Кроме того, некие доверенные люди, показали Людовику доброе расположение тунисского короля к христианской вере, объявив, что он легко станет христианином, если только сможет воспользоваться подходящим моментом и удержаться на троне, не боясь своего народа. "Ах, если бы я только мог видеть, как это произойдет, если бы я мог быть крестным отцом и защитником такого сына!", — сказал тогда Людовик. За несколько месяцев до своего отъезда, в день Сен-Дени (9 октября) 1269 года, король посетил торжественную мессу, отслуженную в аббатстве в честь покровителя королевства. Церемония, по словам Жоффруа де Болье, ознаменовалась важным событием. В тот день крестили "известного" еврея (к сожалению, имя его не сохранилось) и среди его крестных родителей был сам король и другие великие люди королевства (в Средние века крестных родителей всегда было несколько). За несколько дней до этого посланники халифа прибыли к королевскому двору и присутствовали на церемонии. Очень тронутый, король, как говорят, попросил их доложить своему господину, что он, король Франции, охотно согласится провести всю свою жизнь в сарацинской тюрьме и никогда больше не увидеть солнца, если король Туниса и его народ станут христианами. Жоффруа де Болье добавляет, что желание короля в этом отношении было тем сильнее, что когда-то христианская вера процветала в этом регионе Африки, особенно в Карфагене, во времена святого Августина, и могла процветать снова, а затем распространиться во имя чести и славы Иисуса Христа. Людовик считал — и это всегда повторял его духовник — что если великая армия крестоносцев прибудет в Тунис, то король города воспользуется возможностью обратиться в христианство, чтобы избежать не только собственной смерти, но и гибели всего своего народа.

Мог ли Людовик действительно верить в осуществление плана, который в ретроспективе кажется нам таким неправдоподобным? Это был не первый случай, когда предвзятая идея привела армию или народ к катастрофе. Но Жоффруа де Болье на этом не останавливается. В конце концов, продолжает он, король Туниса все еще мог отказаться от обращения (что он, очевидно, и сделал), но его город было легко взять, как и всю окружающую область, а Тунис был полон золота и серебра и наполнен бесконечным богатством. Взятие Туниса означало бы завладение сокровищами, которые были бы очень полезны для финансирования отвоевания Святой Земли. Наконец, для убедительности Жоффруа добавляет, что король Туниса оказывал султану Египта важную помощь, так что победив его, Людовик таким образом все равно помог бы Святой Земле. В любом случае, поход в Тунис не противоречил обету, данному в 1267 году, который предусматривал проход в Святую Землю, напротив, взятие Туниса должно было подготовить отвоевание Святых мест. Если все сложилось не так, как планировалось, заключил Жоффруа де Болье, следует винить в этом грехи крестоносцев и уповать на волю Божью[115]

.

Роль Карла Анжуйского

До недавнего времени историки не слишком доверяли объяснениям — несколько надуманным, надо признать — духовника короля Жоффруа де Болье. На самом деле, предположить, что халиф, придерживавшийся ортодоксальной альмохадской догмы, рассматривал возможность обращения в другую веру, сегодня кажется демонстрацией полного незнания реальности. Более чувствительные к интересам власти, чем к вопросам веры, многие историки подвергали сомнению роль брата Людовика, Карла Анжуйского. Так поступал великий историк Шарль-Виктор Ланглуа и многие его коллеги, возможно, под влиянием колониальной экспансии конца XIX века, когда Французская республика получила в свои руки Тунис и построила собор Людовика на холме Бирса, сердце древнего Карфагена[116]. Предшественники Карла на сицилийском троне, как мы уже видели, обложили тунисского халифа цензом, смысл которого по-разному воспринимался тем, кто его платил, и тем, кто его получал. Аль-Мустансир прервал выплату, когда Манфред пал. Всегда заботившийся о своих правах, Карл Анжуйский потребовал восстановления выплат, и его посланники с этой целью посещали двор халифа. Разве Карл не убедил бы своего брата силой вырвать то, что его послам не удалось получить от хафсидского правителя путем переговоров?