Последний лист

– Почти тридцать дюжин, – приветливо ответила молодая женщина. – Я заработала около четырёх долларов. Мои дела поправляются, мистер Кенвиц. Прямо не знаю, что делать с такой кучей денег.

Глаза её открыто и мягко посмотрели на Дана. Маленькое розовое пятнышко выступило на её бледной щеке.

Кенвиц улыбался как сатанинский ворон.

– Мисс Бойн, – сказал он, – позвольте представить вам мистера Кайнсолвинга, сына того человека, который поднял цены на хлеб пять лет назад. Он хотел бы помочь тем, кто был обездолен этим поступком.

Улыбка исчезла с лица девушки. Она встала и указала на дверь. На этот раз она смотрела прямо в глаза Кайнсолвингу, но то не был взгляд, обещающий радость.

Мужчины вышли на Верик-стрит. Кенвиц, дав волю пессимизму, возмущению и ненависти, которые он питал к спруту, атаковал денежную сторону своего друга язвительным потоком речей. Дан, по-видимому, прислушивался к его словам. Вдруг он обернулся, горячо пожал руку Кенвица и сказал:

– Я очень тебе благодарен, старина, тысячу раз благодарю.

– Майн готт![26] Ты с ума сошёл! – воскликнул часовщик и впервые за много лет уронил свои очки.

Через два месяца после этого Кенвиц вошёл в большую пекарню на Нижнем Бродвее; он принёс хозяину золотые очки, которые были у него в починке.

Какая-то дама давала заказ приказчику.

– Эти булки по девять центов, – сказал приказчик.

– Я всегда покупаю их по восьми в верхней части города, – ответила дама. – Не заворачивайте, я проеду туда по пути домой.

Голос показался часовщику знакомым. Он прислушался.

– Мистер Кенвиц! – радостно воскликнула дама. – Как вы поживаете?

Кенвиц сосредоточил всё своё социалистическое и экономическое внимание на её удивительном боа и на дожидавшейся её снаружи коляске.

– Как, мисс Бойн? – начал он.

– Миссис Кайнсолвинг, – поправила она. – Дан и я обвенчались месяц назад.

Ряса

В больших городах таинственные происшествия следуют одно за другим с такой быстротой, что читающая публика, равно как и друзья Джонни Белльчемберза, уже давно перестали выражать своё удивление по поводу его таинственного и необъяснимого исчезновения, случившегося год назад. Теперь тайна уже разгадана, но разгадка её так необычайна и кажется столь недопустимой с обывательской точки зрения, что только немногие избранные, бывшие в близких отношениях с Джонни, вполне ей верят.

Как известно, Джонни Белльчемберз принадлежал к тесному избранному кругу общества. Не отличаясь тщеславием, свойственным многим представителям этого круга, которые стараются обратить на себя всеобщее внимание эксцентричными выходками и выставлением напоказ своего богатства, он всё же всегда был в курсе всего, что могло бы придать блеск его положению на высшей ступени общественной лестницы.

Он особенно славился своей манерой одеваться. В этом отношении он приводил в отчаяние всех своих подражателей. Всегда безукоризненно чистый и аккуратный, одетый с иголочки, обладающий обширнейшим гардеробом, он, по общему признанию, одевался лучше всех в Нью-Йорке, а следовательно, и в целой Америке. Любой портной счёл бы за счастье сшить ему костюм даром; подобный клиент явился бы бесценной рекламой. Его слабостью были брюки. Тут могло его удовлетворить только совершенство. Он так же относился к малейшей складке не на месте, как другой к заплатке. Он нанял человека, который целыми днями только и делал, что утюжил эти принадлежности туалета, которых, кстати, у Белльчемберза было несметное количество. Друзья говорили, что он не мог носить одни и те же брюки дольше трёх часов без смены.

Джонни исчез совершенно неожиданно. В течение трёх дней его отсутствие не особенно беспокоило его друзей, но затем они начали принимать обычные меры к розыску его. Но всё было тщетно. Он не оставил ни малейшего следа. Тогда начали доискиваться причин, но и причин нельзя было найти. Врагов у него не было, долгов – также. Женщины не играли роли в его жизни. На текущем счету в банке у него лежало несколько тысяч долларов. Никаких странностей за ним не замечалось: наоборот, он отличался в высшей степени спокойным и уравновешенным характером. Все меры к розыску пропавшего были приняты, но без всякого результата. Этот случай был один из тех – участившихся за последние годы, – когда человек исчезает, подобно сгоревшей свече, не оставив после себя даже дыма.