Последний лист

– Рад тебя видеть, старина, – сказал немного растерявшийся Айрз. – Не ожидал встретиться здесь с тобой. В общем, ты это недурно придумал. Большой свет надоел своей неискренностью. Представляю себе, как должно быть хорошо, когда откажешься от суеты и предашься… э-э-э… созерцанию и… э-э-э… молитвам и песнопениям и тому подобному.

– Эй, брось это, Томми, – весело сказал Белльчемберз. – Не бойся, я не стану тебя угощать высокопарными речами. Я проделываю все эти штуки вместе с остальной компанией, потому что это требуется правилами. Здесь ведь я брат Амвросий, понимаете? Мне дали ровно десять минут, чтобы поболтать с вами. Что это у тебя, Джиллиам, жилет нового фасона? Такие теперь носят на Бродвее?

– Да, это наш прежний Джонни, – радостно воскликнул Джиллиам. – На кой чёрт… то есть, я хочу сказать, зачем… Эй, да провались оно совсем! Зачем ты это сделал, старина?

– Сбрось рясу, – стал его умолять Айрз, чуть не плача, – вернись вместе с нами. Вся старая компания с ума сойдёт от восторга. Это совсем неподходящее дело для тебя, Белль. Я наверняка знаю, что около полудюжины барышень носили в душе траур, когда ты нас покинул таким необъяснимым образом. Подай в отставку, или достань разрешение от обетов, или что там ещё нужно, чтобы уйти с этого ледяного завода. Ты здесь схватишь воспаление лёгких, Джонни, и… и… батюшки! Да ты без носков!

Белльчемберз опустил глаза, посмотрел на свои ноги, обутые в одни сандалии, и улыбнулся.

– Вы, ребята, ничего не понимаете, – успокаивающе сказал он. – С вашей стороны очень мило звать меня обратно, но я больше не вернусь к прежней жизни. Я здесь достиг цели всех моих стремлений. Я вполне счастлив и доволен. Здесь я проведу остаток моих дней. Вы видите эту одежду, которую я ношу?

Белльчемберз с нежностью дотронулся до рясы, ниспадавшей прямыми складками.

– Наконец-то я нашёл платье, которое не морщит на коленях. Я достиг…

Но в эту минуту по всему монастырю раздался гулкий звон большого медного колокола. По-видимому, он немедленно призывал монахов к молитве, так как брат Амвросий наклонил голову, повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни одного слова. Только проходя через каменную арку, он слегка махнул рукой, как бы прощаясь с друзьями. Молодые люди так и не видали его больше до своего ухода из монастыря.

Вот какой рассказ привезли с собой Томми Айрз и Ланселот Джиллиам из последнего путешествия по Европе.

Теория и собака

Несколько дней назад мой старый друг из тропиков, Дж. Н. Бриджер, консул Соединённых Штатов на острове Ратоне, очутился у нас в городе. Мы справили юбилей на славу. Несколько дней мы бездельничали, вообще мухобойничали. Когда мы успокоились, мы как-то проходили во время отлива по улице, параллельной Бродвею и пародирующей его.

Красивая, светского вида дама прошла мимо нас, держа на сворке сопящее, злобное, переваливающееся существо в образе жёлтой собачонки. Собака, запутавшись между ногами Бриджера, впилась в его лодыжки рычащими, раздражёнными, злобными укусами. Бриджер с радостной улыбкой вышиб из зверюги дух. Женщина окатила нас мелким душем хорошо пригнанных прилагательных (чтобы в нас не осталось никаких сомнений относительно места, занимаемого нами в её мнении) – и мы прошли дальше. В десяти шагах дальше старуха с растрёпанными седыми волосами и чековой книжкой, хорошо запрятанной под разодранной шалью, попросила милостыню. Бриджер остановился и выпотрошил ей в руки четверть содержимого из своего праздничного жилета.

На следующем углу стояло четверть тонны одетого по последней моде человека с напудренными рисом жирными, белыми щеками; он держал на цепочке дьявольское отродье – бульдога, передние лапы которого, расположенные одна от другой на расстоянии одной таксы, были незнакомы друг с дружкой. Перед человеком стояла маленькая женщина в прошлогодней шляпке и плакала. Это было, очевидно, всё, что она могла сделать; он же ругал её тихим, сладким, привычным тоном.

Бриджер снова улыбнулся – исключительно про себя, – и на этот раз он вынул маленькую записную книжечку и сделал в ней заметку. Этого он не имел права делать без должных объяснений, и я так и заявил ему.

– Это новая теория, – сказал Бриджер, – которую я подцепил там, на Ратоне. Натолкнувшись на неё, я стал искать ей подтверждений. Мир ещё не созрел для неё, но, так и быть, я расскажу вам. А вы после этого мысленно обегайте всех людей, которых вы знаете, и посмотрите, не окажется ли моя теория действенной.

Итак, я провёл Бриджера в одно место, где имеются искусственные пальмы и вина, и он рассказал мне эту историю. Я передаю её вам моими словами, но под его ответственность…

Однажды, в три часа пополудни, по острову Ратона промчался мальчик, крича: «“Птица” на рейде!»

Этим он доказал остроту своего слуха и тонкое умение распознавать гудки.

Тот, кто первый на Ратоне слышал гудок и громогласно объявлял об этом согражданам, правильно определив при этом название приближающегося парохода, становился на Ратоне героем и оставался в этом звании до следующего парохода.