Последний - на Арлингтонском кладбище

Наряду с медперсоналом ТДК были приданы две баржи, пришвартованные с правого и левого бортов; ТДПС[10], стоящее на главной палубе; танковая палуба была заполнена амфибиями, именуемыми ДГА-3[11], и на борту находились офицеры и солдаты первой дивизии морской пехоты.

1 апреля, когда началась высадка на Окинаву, ДГА выезжали из низкого люка на танковой палубе, сперва они полностью выгрузились, потом просто держались на плаву, вспенивая воду, а затем растянулись широким фронтом и устремились к берегу. Пришвартованные с обоих бортов баржи были освобождены и скрылись с громким плеском, а потом всплыли. На них сошла с ТДК команда саперов, и вскоре уже баржи доставляли грузы на берег. Потом ТДК перегружал балласт в трюмах, пока крен на правый борт не достиг сорока пяти градусов. Тросы, удерживающие ТДПС, были срезаны, судно медленно сползло в море и стало одним из многочисленных десантных транспортов.

Примерно через полчаса на борт стали поступать первые раненые. В мае корабль был ими забит, по сотне и больше человек зараз бывало пристегнуто к столам на танковой палубе, а в кубриках молодые врачи уверенно, профессионально делали сложные операции.

Что помнилось лейтенанту Питу Шовайса? Он вспоминал лежавшего на столе крепкого мужчину с шрапнельными ранами от взрыва противопехотной мины и незрячими глазами. Шовайса случайно оказался рядом, когда этот человек говорил: "Доктор, я ничего не вижу. Я знаю, это слепота, но вернется ли ко мне зрение?" Проходивший мимо врач сказал: "Конечно. Это просто шок".

"Слава богу", - сказал раненый. Но, взглянув на врача, Шовайса понял, что это ложь. И не мог больше смотреть на раненого, тот лежал с обнаженной белой грудью, невидящие глаза глядели с надеждой, сердце наверняка бешено колотилось от страха, он думал, что доктор лжет, знал, что лжет, и надеялся, что говорит правду. Он не мог ослепнуть!

Шовайса не забыл ни лица того человека, ни часто дышавшего парня с виду моложе всех остальных. Шовайса остановился у его стола, лишь у одного из десятков лежащих на танковой палубе, вывезенных с острова в никуда. И спросил шепотом другого врача:

- Как его дела, док?

- Его? - громко ответил врач. - Ему осталось всего несколько минут.

"Тише! Услышит!" - хотелось крикнуть Питу Шовайса. Но врач ушел, и Шовайса остался с обреченным вот-вот умереть у него на глазах. Он видел, что раненый дышит. Неужели это возможно? Легкие работали, раненый был жив и даже не ощущал боли. Его юношеский профиль был спокоен. Это мрачная шутка, подумал Шовайса, многие врачи шутят так с экипажем, чтобы не сойти с ума.

Потом парень умер. Внезапно. Просто перестал дышать. Ни хрипа. Ни конвульсий. Ни последнего стона. Он лежал еще теплый, так близко, что Шовайса мог бы коснуться его рукой.

Почему именно эта смерть из многих так потрясла его? Может. он начинал сходить с ума? Долгие месяцы на корабле с ранеными и умирающими привели его на грань безумия.

Потом это кончилось; корабль был официально превращен в транспорт боеприпасов и отправлен на Гуам за несколькими тоннами патронов. Японцы под Нахой упорно сопротивлялись. Врачи и фельдшера покинули корабль, танковая палуба была тщательно отмыта и выкрашена, и ТДК отплыл на Гуам с красным вымпелом, отпугивая все корабли, потому что любая случайность упавший ящик боеприпасов, нечаянный огонек, ракета с другого корабля, удачливый камикадзе - могла превратить его в обломки.

Они выполнили это задание и 13 августа готовились отдохнуть. Над Хиросимой и Нагасаки взорвались атомные бомбы; японцы вели через швейцарское посольство переговоры о мире, война была окончена. Прошлой ночью, очевидно, уже последний японский фанатик спикировал навстречу огненной смерти на палубу "Пенсильвании".

Приказ отойти от линкора и пройти полмили до стоянки у входа в бухту Бакнера разозлил офицеров ТДК. Как обычно, транспорт боеприпасов был прокаженным, содержащимся в изоляции от остального флота.

Целый час ушел на то, чтобы назначить специальный наряд, прогреть двигатели, отплыть к новой стоянке и наконец бросить якорь у буев при входе в бухту.

Ненужная работа. Война была окончена. Дипломаты в это время уже составляли каблограмму о капитуляции.

Когда стало смеркаться, офицеры собрались на обед в кают-компании, и, едва сели, раздался сильный взрыв. Служащим на транспорте боеприпасов звук взрыва раздирает сердце. Через несколько секунд они неслись по трапам к мостику; зазвучал сигнал общей тревоги. Шовайса поднялся на палубу и увидел десантный транспорт, очевидно, только что подошедший и вставший на якорь возле них с правого борта.

Камикадзе спикировал на него, пробил мостик и офицерские каюты, бомбы его взорвались, и транспорт был охвачен пламенем.