Последний наказ

— Правильно делают — серьёзно подтвердил Ратибор — Потому как не очень долго осада та продлится, если что.

— Да неуж такая сила у Батыги? Ты на стены-то Новагородские глядел, Ратибор Вышатич? В две сажени ведь толщина-то…

— Две сажени… — витязь помолчал — Две сажени — это хорошо. На две недели примерно задержат поганых, ежели народ, конечно, не сробеет, встанет на стены как один.

— Встанет! Не знаешь ты новгородцев! Встанут, не щадя живота…

— Ну вот что… — Ратибор тяжело встал — Спасибо тебе, Ждан Борисыч, за хлеб-соль, за богатое угощенье. Сильно устала госпожа наша. Куда идти прикажешь?

— Сейчас, сейчас… — снова захлопотал хозяин — Всё уж готово, я своей-то наказал… Пойдёмте, гости дорогие… Баньку истопим к вечеру…

Он повёл их вглубь дома.

— Я тут останусь, Ждан Борисыч — Ратибор чуть заметно улыбнулся — Не в обиду тебе. Служба моя такая.

— Вся рать Ижеславская перед тобой стоит — подала голос княгиня.

— Понял я — секунду помолчав, ответил хозяин — Ну, отдыхайте.

Помолчал ещё чуть, и всё-таки не утерпел.

— Скажи честно, Вышатич — неужто и правда не удержат Батыгу стены новгородские?

— Удержат — успокоил его Ратибор — На две недели.

* * *

— Ну что, Вышатич… Вот мы и в Новгороде. Добрались.

Княгиня сидела на лавке с ногами, прижавшись к тёплому боку белёной печи.

— Добрались, госпожа моя — подтвердил Ратибор.

— А дальше?

Витязь удивлённо посмотрел на неё.

— Всё, госпожа. Добрались.

Лада усмехнулась.

— А я уж думала, как обычно… Сегодня в баньку, а завтра снова в путь, отдохнув. Значит, во Плесков не поведёшь меня?

— Зачем?

— Ну как же… Послезавтра Бату-хан уже тут будет. Обложит город, а там… Ты сам сказал, от силы две недели простоит Господин Великий Новгород. Ну, может, ещё несколько дней детинец здешний продержится. И всё… А вот если в Плесков уйти, так ещё сколько-то дней жизни выгадать можно. Покуда Новгород татары возьмут, покуда добычу поделят… Покуда к Плескову подойдут ещё… А ежели из Плескова в Ригу немецкую податься, так и ещё поживём… Правильно я рассуждаю, Вышатич?

— Не надо. Не надо так зло, госпожа…

— Нет, Вышатич. Не пойду я дальше. Устала бегать.

— Я обещал князю нашему. Ты должна выжить.

Молодая женщина чуть улыбнулась.

— Нет, Вышатич. Разве это цель в жизни — выжить любой ценой? Эта цель недостижима, потому как выжить ещё никому не удалось. Ибо все мы смертны.

Витязь помолчал. Вздохнул сокрушённо.

— Не учён я философии греческой, госпожа. Всё мечом махать, да из лука стрелять больше. Само собой, все мы смертны, тут и спору нет. Вот только пусть они умрут раньше нас. А мы потерпим сколько-то.

Она смеётся. Неужели смеётся? Точно…

— Ну вот, а говоришь, не учён философии…

— Да вот те крест! — Ратибор перекрестился, сам уже улыбаясь.

— Неуж сам дошёл до мысли такой, а, Вышатич?

— Ну да. А чем мы хуже греков-то? У них своя философия, у нас своя. Да ты видала… На пятьсот шагов достаёт русская-то философия!

* * *

Три окна едва заметно выделялись на фоне непроглядной темноты, царящей в горнице, серыми размытыми квадратами. Окна тут были простые, не то, что в покоях княжьих во Владимире — всего лишь прорезь в одно бревно, но забраны были всё-таки не бычьим пузырём, и не слюдой даже — мутными зеленоватыми стёклами. Купец, как-никак…

Ещё более размытым белёсым пятном, на грани видимости, выделялась побелённая русская печь, возле которой на сдвоенной широкой лавке спала сейчас княгиня. Спала ли?

Ратибор думал. Думал так, что голова трещала. Вот только толку от дум этих…

Да, конечно, она права. Послезавтра орды Батыя подойдут, обложат город… Пару-тройку дней будет идти перестрелка, воздействие на нервы осаждённых — конные отряды с воем и улюлюканьем будут налетать, пускать рои горящих стрел и откатываться, оставляя немногих убитых ответными выстрелами со стен. Город будет гудеть, как пчелиное дупло, в которое лезет медведь за мёдом, ратники будут с суровым видом стоять на стенах, воеводы и сотники решительно отдавать команды. Все будут полны решимости защищать город, не щадя живота своего.

А тем временем китайские мастера соберут свои страшные орудия, на глазах у осаждённых, едва за пределами досягаемости со стен — каких-то семьсот шагов, не больше. А пленные русичи, не успевшие укрыться за новгородскими стенами, согнанные со всех окрестных селений, будут ставить укрепы да рогатки перед воротами, предупреждая возможные вылазки осаждённых… Совсем близко будут ставить, так что можно будет расстреливать их со стен. Своих расстреливать…

А потом они же будут, надрываясь под свистящими нагайками, тянуть канаты, взводя чудовищные рычаги камнемётов. И вот уже первый камень в десяток пудов весом с шипением несётся к цели, и первый страшный удар сотрясает городскую стену…