Последний негодник

– Дейн предупреждал меня, что я должен буду изменить свой быт, чтобы приспособить его к жене, – продолжил он. – На что он мне, к дьяволу? Будто я придаю, черт возьми, какое-то значение этой проклятой громадине.

Со всей очевидностью, ему было наплевать. Он просто желал, чтобы этот дом не существовал вовсе, предположила она. Если захотеть, то и дальше лучше всего притворяться, что наследства просто нет, что ничего не изменилось, и сам Вир не стал герцогом Эйнсвудом. Он закрыл глаза на этот унаследованный им дом и на слуг, а вместе с этим отринул все обязанности, связанные с титулом герцога.

«То не моя вина»– так с горечью заметил он не так уж и давно, когда Лидия напомнила ему о титуле, который он носит.

– Мудрейшее замечание, – сказала она вслух, направляясь к кровати. – Раз уж ты не придаешь тому значения, черт возьми, то не имеет смысла тебе рвать и метать из-за того, что я сама займусь домом. Если ты решишь, что преобразования действуют тебе на нервы – а я признаю, что суеты и явной неразберихи будет порядком возможно еще недели две – то не лучше ли тебе страдать своими припадками где-нибудь в другом месте? Вне дома.

– Вне…

– Я не хочу, чтобы ты срывался на слугах. Как можно ожидать, что они с воодушевлением примутся за работу – не говоря уже об их хозяйке – если ты топчешься рядом, рычишь и ругаешься на всех?

– Ты вышвыриваешь меня из моего собственного дома?

Она встретила его грозный взгляд. И предпочла этот яростный суровый взгляд с негодованием отмести.

– Ты и так редко бываешь дома. И тебе все едино, что с ним станет. Я бы подумала, что ты счастливо проводишь время где угодно, только не здесь.

– Проклятье, Гренвилл, мы только вчера поженились, и… и ты уже выгоняешь меня?

Эйнсвуд оставил кресло, подскочил к Лидии и сграбастал за плечи.

– Я женился на тебе, черт возьми. Я твой муж, а не какой-то любовник, которого ты можешь выкинуть после одного кувыркания в постели.

И обрушил рот на ее губы.

Их накрыло молниеносное свирепое и опустошительное любовное неистовство, страстная жажда, какую Лидия никогда и не стремилась утаить.

Она отведывала на вкус гнев и силу, но более всего грех, дьявольское осознание всего этого, то, как Эйнсвуд творил слова любви, вторгаясь в ее рот своим языком

Муж отпустил ее раньше, чем она была к тому готова. Не устояв на ногах, Лидия схватилась за его рубашку.

– Милостивый Боже, Эйнсвуд.

Несколько невыразительных слогов, вот и все, что она смогла выдавить.

– «Вир», – прорычал он. – Ты говорила мое имя, когда мы приносили клятвы. Скажи его, Лидия.

– Вир. – Она потянулась, обхватила его лицо ладонями и притянула к себе. – Сделай так снова.

– Ты не выгонишь меня, – повторил Вир. Одним щелчком он освободил верхнюю пуговицу на ее лифе. С искусной уверенностью пианиста, исполняющего на концерте арпеджио, расстегнул остальные.

Она опустила руки, беспомощно свесив их по бокам.

– Ты все неправильно понял, – говорила она.

– Я расставлю все по местам.

Он расстегивал крючки и развязывал ленточки с тем же безжалостным искусством.

Еще мгновение, и ее черное одеяние кучей свалилось на пол. Вир отшвырнул его ногой.

И уставился на ее белье.

– Я никогда не утверждала, что не хочу тебя, – попыталась объяснить Лидия.

– Ты хочешь меня недостаточносильно. – Он помедлил, прошелся пальцами по кружевам и шелковым ленточкам. Его угрюмое выражение чуть смягчилось. – Прелесть какая.

– Подарок от леди Дейн.

Он наклонил голову и провел языком по замысловатой, легкой, как паутинка, кружевной кромке корсажа.

Лидия задержала дыхание, вцепившись пальцами в каштановую шевелюру и пытаясь остановить мужа.

– Что ты вытворяешь?

Она расслышала в своем голосе неуверенность и тревогу. Лидии это не понравилось, но она ничего не могла с этим поделать. Вир был повесой. И поднаторел в греховных действиях, в которых она была совсем неискушенной и каковые еще едва могла вообразить.

Он повернул голову и укусил жену за предплечье.

Она отпрянула.

– Ты надела такие восхитительные новые штучки только для меня, – заметил он. – Как мило.

Верно, «штучки» были восхитительны. И без сомнения, ужасно дорогие. Впрочем, было неучтиво отказаться от подарка леди Дейн, даже если та зашла слишком далеко и снабдила Лидию таким ворохом непристойного белья, что можно было бы нарядить дюжину шлюх.

– Значит ли это, что ты больше не сердишься? – осторожно спросила она.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Она увидела мерцающий зеленью потемневший взгляд.

– Я сердился? Совершенно не помню.

И тут же расцвел той потрясающей улыбкой, от которой плавились кости, и тело превращалось в желе. Этот смертоносный ленивый изгиб губ принадлежал распутнику, о чем Вир прекрасно был осведомлен. Неудивительно, что он презирал женщин. Ему довольно было улыбнуться им таким вот образом, и они снопами падали к его ногам.

В душе она тоже пала ниц, в то время как на деле притянула его к себе за голову и впилась губами в этот порочный рот.