Последний орк

— Госпожа, — вмешался капитан, который не мог больше вынести этой сцены, — дама Аврора скакала ночь напролет, чтобы прийти к вам на помощь, на каждом шагу рискуя своей жизнью. Она рисковала жизнью по прибытии в Варил, по крайней мере вначале, когда ее приняли за разведчика ее отца, уже подозреваемого в предательстве. Она рисковала ею сейчас, когда мы пришли к вам на помощь, избавив детей, захваченных орками, мужчин и женщин, пытавшихся освободить пленников, и вас саму от неминуемой ужасной гибели. Но особенно принцесса рисковала этой ночью, когда она, хрупкая женщина, благодаря лишь своей отваге и своему коню в одиночку пересекла лагерь орков, рискуя гораздо большим, чем собственной жизнью. Что касается меня, то я признаю свою вину и готов ответить за нее так, как вам будет угодно, когда осада будет снята. Но я требую справедливости для моих солдат, которые покинули город, где к ним относились как к друзьям и освободителям, и пришли сюда сражаться, а может, и умереть за вас. Как вы можете быть такой жестокой?

— Ни вы, ни кто-либо другой не имеете права требовать от меня чего бы то ни было. Вы спасли меня, это правда, но, повторяю, без меня город погиб бы, и спасти меня — значит не желать, чтобы город достался оркам. Я видела, как стрелы пронзали тело моего мужа, моя дочь должна была смотреть, как он умирал. И вы называете себя сторонником моего супруга! С такими сторонниками и врагов не надо. Если бы вы не убили дракона, Йорш был бы непобедим. Если вы стали его соратником, то почему же вас не было рядом с ним, почему вы не пришли ему на помощь, когда его убивали? Как я могу быть такой жестокой? Я старательно учусь этому каждый день, — сухо ответила королева. — Господа, единственный воин, наделенный не только бесконечным мужеством, но и учтивостью, был убит как бродячая собака. Лишь моя жестокость отделяет теперь моих детей от смерти, и я клянусь вам, что этой жестокости я ни для кого не пожалею.

Лицо Авроры было мертвенно-бледным, но при звуке голоса капитана ее глаза вновь заблестели. Изящным жестом она остановила Ранкстрайла, угадав, что он готов ответить королеве. Все еще не отрывая взгляда от лица правительницы, девушка слегка кивнула головой в знак согласия.

— Вы правы: зверства моего отца превращают в неосторожность любую вежливость, любую терпимость, даже самую малую. Впредь я буду избегать всего, что может обеспокоить вас, в том числе встреч с вашей дочерью, потому что я понимаю вашу тревогу и понимаю, что моя непричастность к преступлениям моего отца не может служить вам достаточной гарантией.

Над ними появился орел с бело-голубыми крыльями — капитан впервые видел такую окраску. По рядам его солдат пронеслось удивленное бормотание. Орел сделал несколько кругов в безоблачном небе и опустился на плечо королевы-ведьмы. Девочка у нее на руках крепко прижалась к птице и спрятала лицо в ее перьях.

С городской стены донеслись крики: солдаты повторяли какие-то имена, но не так, как когда зовут кого-то, а как когда узнают знакомых. Фаволо, Кароло, Аироло… Один из часовых обратился к королеве:

— Госпожа! — крикнул он. — Идите сюда! Они… они обезглавили кавалериста, погибшего в первой вылазке. И тех, кто стоял в карауле у сигнальных огней. Госпожа! Идите сюда! Посмотрите, что они сделали с их головами!

Лизентрайль опять оказался возле капитана, а с ним и Тракрайл.

— Эй, капитан, — негромко спросил капрал, — они что, первый раз, что ли, это видят? Тогда понятно, чему они так поражаются.

В толпе на площади послышались плач и стоны, многократно повторяемое «нет», снова выкрикивались имена: Фаволо, Кароло, Аироло…

— Это, должно быть, родственники, может, матери и жены… — заметил Тракрайл и воскликнул: — Не пускайте их на стену! Не пускайте их!

Королева бросила на Тракрайла быстрый взгляд, потом повернулась к женщинам с намерением остановить и утешить их, но было поздно: те уже поднимались по крутым ступенькам. Королева тоже побежала наверх, но не могла за ними поспеть: помимо беременности, ей добавляли тяжести ребенок на руках и орел на плече. Вслед за ней на стену поспешил какой-то важный сановник.

Сверху раздался женский плач, горький, но сдержанный, без завывания. Королева почти без сил добралась до верхней ступени крутой лестницы и прислонилась к стене, чтобы перевести дух. Потом она выглянула наружу, и у нее снова перехватило дыхание, она побледнела — быть может, из-за тошноты, — в то время как из лагеря орков доносились ругательства и угрозы на ломаном языке людей.

Девочка вновь заплакала. Королева передала ее на руки сановнику, после чего подошла к группе женщин и попыталась отвлечь их, утешить и увести со стены.