Последний ребенок

Они съели сэндвичи с ореховым маслом, выпили содовой. Джек не спускал глаз с друга, а когда тот перехватил его взгляд, отвернулся. Джонни решил не обращать на это внимания. Говорить о том, что сделал, он не хотел и позволять Джеку судить его уж точно не собирался. Вытерев испачканные пальцы о джинсы, Джонни взял револьвер. Тяжелый. Гладкий. Он нажал на защелку, открыл барабан и увидел в гнездах патроны.

– Предохранителя в этой штуке нет, – сказал Джек. – Смотри, куда целишься.

Джонни захлопнул барабан.

– Разбираешься в оружии?

Джек пожал плечами:

– Отец же коп.

– Стрелять умеешь?

– Вроде бы.

Джонни убрал револьвер в кобуру. Мальчики замолчали, и в окружавшей их тишине стали слышнее ночные звуки. Мошки закружились в танце у пламени свечей, и их тени заскользили по земле. Джек бросил банку в костер – посмотреть, будет ли она гореть, – и краска запузырилась и стала лопаться.

– Джонни?

– Да.

– Как думаешь, трусость – грех? – спросил он, глядя на огонь.

– Ты боишься?

– Думаешь, грех? – упрямо, сжав зубы, повторил Джек.

Джонни тоже швырнул банку в костер. Несколько долгих секунд он не мигал, пока не почувствовал, что глаза высыхают до кости.

– Тот человек у реки, Дэвид Уилсон. Он знал, где моя сестра. Знал. А я убежал, и он не успел ничего мне сказать. – Джонни посмотрел на друга. – Так что да. Думаю, трусость – грех.

– И неважно, есть Бог или нет Бога. – Джек уставился в темноту неподвижными глазами.

– Точно.

Джек обнял колени.

– Что мы тут делаем, а?

Джонни поворошил прутиком угли.

– Я скажу, но ты тогда не хнычь и не трусь. На попятный не пойдешь. Так что решай сейчас, со мной ты или нет.

– Трудно решить, когда я не знаю, о чем мы говорим.

Джонни пожал плечами.

– Захочешь уйти – прямо сейчас отвезу тебя домой. Но если узнаешь, что я собираюсь сделать, останешься.

– Да не скажу я никому.

– Остаешься или уходишь?

По другую сторону костра, за пеленой дыма и раскаленного воздуха, Джек потер предплечьем нос. Оранжевый отблеск застеклил глаза, но он повернул голову, цвет ушел, и Джек снова стал просто грязным мальчишкой с облезшим загаром и торчащими во все стороны волосами.

– Кроме тебя, хорошего у меня, считай, ничего нет. Не пойду на попятный. – Он повернулся, и глаза у него были такие простодушные и карие, что Джонни представил на его месте собаку. – Можешь сказать.

– Иди сюда. – Джонни сунул руку в мешок, который принес из дома, достал книгу об округе Рейвен, но открывать ее не стал. Джек обошел костер, сел рядом на траву, и Джонни взялся объяснять сначала: как упал с моста Дэвид Уилсон и что он сказал, как Ливай схватил Джонни у реки и сколько крови было в доме Фримантла.

Джек кивнул.

– Об этом писали в газетах. В тот же день, когда и про тебя. Имя не называли, но про то, что тела нашли, было. Двое, с разбитыми головами.

– Я так и понял, что кого-то убили, когда увидел кровь.

Джек поморщился.

– Много было?

– Везде. Как будто краску разлили.

На минуту мальчики притихли.

Краску разлили.

– Не понимаю, – Джек покачал головой. – Мы-то здесь с какого боку?

Джонни щелкнул фонариком и, раскрыв книгу на странице, посвященной Айзеку Фримантлу, указал на карту.

– Вот город. – Он протянул палец вверх, на север, и обвел кружок. – Здесь в основном болото. – Палец чуть сдвинулся в сторону. – А там – гранитные выходы и лес со старыми шахтами. Помнишь?

– Помню. В четвертом классе на экскурсию туда ездили. Нас еще заставили взяться за руки, чтобы никто не забрел куда-нибудь и не провалился в шахту. – Джонни знал, что вспоминать тот поход Джеку неприятно – желающих держаться за его больную руку не нашлось. Какая-то девочка даже сказала, что ей противно.

Он провел палец вниз, на юг, к тропе, проходившей вдоль реки.

– Вот здесь я на него наткнулся. А дальше, тут, – мост.

– Понял.

Палец пробежал по тропе и остановился у края болота, там, где на карте стояли два слова: «Хаш Арбор».

– Вот куда он шел. И вот где мы найдем его.

– Давай, убеждай меня.

Джонни закрыл книгу.

– Ладно. Началось это давно. Во времена рабов.

– Что?

– Во времена рабов. Соберись. Понимаешь, рабов привозили сюда вместе с их религиями. Африканскими. Племенными. Боги-животные, водные духи, фетиши, заклинания. Магия корней, так это у них называется. Худу. Но белых людей это вполне устраивало, потому что никто здесь не хотел, чтобы чужаки узнали про Бога, Иисуса и все прочее. Они не хотели, чтобы какие-то рабы считали себя равными им в глазах Бога. Понимаешь? Если ты равный, то никто не должен тобой владеть. Если у тебя есть рабы, такие мысли у них опасны.

– То есть белые не хотели, чтобы рабы учились.

– Но они учились. И африканцы, и индейцы. Учились читать и знакомились с Библией, но только делали это втайне, потому что понимали, какая опасность им грозит. Рабы были умнее, чем думали их хозяева. Знали, что за веру их накажут. Продадут. Может быть, даже убьют. Вот почему они поклонялись Богу в лесах и болотах. В тайных местах. Понимаешь?

– Нет.