Последний Рюрикович

Тут Ивашка многозначительно повел плечом, как бы показывая тем самым, что, мол, лучше не бывает, а с ними одна морока, хотя уж это-то было чистым враньем. Порою Ивашке так остро не хватало не только ласковых рук матери, но и тяжелой отцовской длани, которой он так никогда и не испытал, что он даже пускал слезу, не в силах удержаться от тоски по родному существу. Ну хоть какому-нибудь. Часто он также вспоминал и Полюшку, и бородача-кузнеца. Они даже снились ему, после чего он, как правило, просыпался с опять-таки мокрой от слез подушкой.

— Тебе, наверно, вовсе худо, — участливо повернулся к нему царевич. Детское сердце очень отзывчиво к чужой беде и даже о своей, пусть и большой, моментально забывает при известии, что другому-то еще хуже. И тут нет разницы, кто сей ребенок: то ли будущий государь, то ли простой труженик, родившийся для того, чтобы всю свою беспросветную жизнь гнуть спину над сохой.

Только потом уже, став князем, человек этот бывает способен из-за собственного дурного настроения засечь насмерть другого, по своему имущественному положению стоящего на последней ступеньке проклятой иерархической лестницы. И ничего удивительного, что после обмена сообщениями о своих бедах они уже, дружески обнявшись, оживленно беседовали как два закадычных приятеля. Тон в беседе задавал Ивашка.

— А ты луки мастерить можешь? А стрелы делать?

— Нет, — сокрушенно ответил царевич, но потом встрепенулся: — А зачем? У меня есть и лук, и стрелы, и даже колчан всамоделишный, красивый, ужасть.

— Ух ты, — у Ивашки загорелись глаза. — Принеси, поиграем, кто дальше выстрелит. Хотя, — тут он критически обвел взглядом маленькие стены дворика, — здесь и разойтись-то негде. Тогда на меткость, в тын стрелять будем.

— Не-е, — Дмитрий вздохнул, — мамка проснется и заругается. Лучше я потом, в другой раз. Хорошо?

— Ну ладно, — великодушно махнул рукой Ивашка. — А сам-то ты изготовить лук сумеешь?

— А зачем? — опять переспросил Дмитрий.

— Вот те на, — опешил Ивашка. — То есть как это зачем? Вот тебе сделают плохой, а лучше уже не будет. А коли сам, то какой хочешь, такой и твой. Хочешь поболее, хочешь помене, хочешь тугой, а хочешь послабее. Опять же стрелы…

— А ты все сам можешь? — Царевич с завистью посмотрел на Ивашку. — А меня обучишь?

— Конечно. Я тебя ворон стрелять обучу и галок всяких.

— Ого! — обрадованно воскликнул царевич. — Значит, ты еще придешь ко мне?

— Непременно приду, — заверил Ивашка царевича. — Хошь завтра?

— Давай. Токмо ты опосля обеда, чтоб, как сейчас, мамка с кормилицей не мешались. А то крик подымут.

— А ты тогда никому не сказывай, что я был у тебя, вот они и знать не будут, — поучительно сказал Ивашка.

— Никому, — и Дмитрий перекрестился. — А давай еще раз поборемся кто кого.

— Ну давай, — согласился Ивашка без былого воодушевления, потому что уже в первой стычке понял, что он сильнее, а поддаться, чтобы царевич не обиделся, было не в его правилах.

Уже через минуту Дмитрий вновь оказался под Ивашкой, но на этот раз воспринял поражение значительно спокойнее.

— А почему же меня до этого никто не валял? — изумился он, все еще лежа на земле.

— Значит, слабые они вовсе али поддаются, чтоб не обидеть — ты же царевич, — ум Ивашки предельно логично вычислил эти два возможные варианта.

— А ты не хочешь?

— Не умею, — сознался Ивашка, но тут же добавил: — Токмо здесь правило есть простое: чтоб все всегда по-честному было. Так что поддаваться нельзя. Ты так им и скажи вдругорядь, а для верности обидь как-нибудь поначалу, чтоб они разозлились и по-честному с тобой валялись.

— Ладно. — Царевич начал уж было подниматься с земли, как тут оба мальчугана аж вздрогнули от пронзительного женского крика.

— Ах он охальник, ах он бесстыжая рожа! Ивашка поднял голову и увидел, как, путаясь в длинных юбках, спускается по ступенькам крыльца какая-то толстуха лет сорока, громко возмущаясь его, Ивашкиной, наглостью.

Дмитрий тоже повернул голову и, увидев эту бабу, тихонько шепнул Ивашке:

— Беги. — И когда Ивашка уже был на дереве, добавил негромко: — К завтрему ждать буду.

— Ладно, — подмигнул Ивашка и, ускользнув от толстухи, пытавшейся схватить его за ногу, примерился, чтоб спрыгнуть на ту сторону, но для этого нужно было зависнуть и перевернуться на руках, а тогда толстуха все ж таки ухватила бы его за ногу, но тут неожиданно помог Дмитрий. Он подскочил к женщине, с силой боднув ее в выпяченный большой живот, и отчаянно закричал, отвлекая ее внимание:

— Чего толкаешься-то? Вот возьму и мамке нажалуюсь.

Чем у них дело кончилось, Ивашка не доглядел — он был уже далеко и скоро оказался во дворе у иезуита. Митрича еще не было, и он наконец спокойно перевел дух.

Глава XVI

ДРУЗЬЯ-БЛИЗНЕЦЫ

Прошло немного времени со дня знакомства Ивашки с царевичем, и вскоре повелось так, что жильцы симоновского дома у себя на подворье да в избе не засиживались. Не сразу, конечно, а постепенно, в особенности по глубокой осени, уверовав, что хозяин по такой непролазной грязи проехать не сможет, Митрич зачастил к вдове, порою и на ночь там оставаясь.