Последний Рюрикович

— Я почем знаю, — пожал плечами Ивашка. — Я и не видал-то его ни разу. Даже лик его не признал бы, коли и встретил.

— А пошто речешь так-то? — не унимался Дмитрий. — Значит, лжа.

— Нет, не лжа, — загорячился Ивашка. — Гля-кось.

И с этими словами он снял с шеи висевший у него на веревочке перстень.

— Се есть память от него.

Дмитрий удивленно взял тяжелый, массивный перстень и, уважительно рассматривая его, отметил вполголоса:

— Тяжелый…

— С чистого золота изделан, — припомнил Ивашка слышанное им как-то раз от матери.

— А камень какой красивый, горит весь. Гля-кось, дак он переливается на солнце. Эхма, даже у нас такого нетути. Я у дядьки видал раз, но этот красивше. Держи, — Дмитрий с видимой неохотой протянул перстень обратно владельцу.

— Ну что, князь у меня отец аль как?

— Можа, и князь, — задумчиво произнес Дмитрий. — Токмо как ты его искать-то будешь, ни имени, ни роду не ведая?

— Не знаю, — вздохнул грустно Ивашка. — Он, наверное, помер давно. Ведь родители завсегда вместе живут. Хотя мать мне ничего про него и не говорила. Только раз, что он в Москве живет, в богатых хоромах, а когда я вырасту, то мы вместе с ней к нему поедем, — оживился мальчуган и с надеждой посмотрел на Дмитрия: — Токмо сперва вырасти надоть.

— Когда я буду царем, я тебе его найду, — торжественно и даже несколько высокопарно произнес Дмитрий и вдруг вспомнил: — Я сейчас такое увидел, ажно удивился.

— Ну, чего еще?

— А знаешь, на кого ты похож, Ивашка?!

— На кого? — вяло спросил мальчик, не испытывая особого интереса, поскольку мысли о родном отце не отпускали его, да и головная боль, начавшаяся с утра, никак не проходила.

— На меня! Вот те крест, не вру. — И Дмитрий, воровато оглянувшись, вынул из-за пазухи небольшое зеркальце с ручкой: — Гля-кось сам. Получается, что мы с тобой как близнята.

Ивашка бережно взял зеркальце из рук царевича и, полюбовавшись узорной, ажурно-кружевной его отделкой и гладко отполированной рукояткой, заглянул в него. Заглянул — и тут же отпрянул, увидев в нем Дмитрия. Не веря глазам, он поднес руку к своему носу, потрогал его озябшей ладошкой, и отбраженный в зеркале немедленно проделал то же самое.

— И впрямь похож, — удивленно сказал он.

— Я по первости глянул, думал — портрет твой… — Голос Дмитрия стал слышаться как-то издалека, то усиливаясь, то затухая. В ушах почему-то зашумело сильнее. Очнулся мальчуган, когда Дмитрий, довольный тем, как он ошарашил такой новостью приятеля, толкнул его в плечо. Хотя толчок был не сильный, а просто дружеский, Ивашка не удержался на ногах и плюхнулся в снег.

Перед глазами у него все поплыло, переливаясь какими-то радужными кругами, и он на миг даже потерял сознание, но тут же очнулся от звонкого удивленного голоса царевича:

— Ты чего?

Ивашка с усилием открыл глаза. Встревоженный Дмитрий сидел возле него на корточках и тормошил его за плечо. С трудом поднявшись, мальчик покрутил отяжелевшей головой и, с трудом шевеля онемевшими губами, произнес:

— Я, пожалуй, пойду. Чего-то гудит у меня все, — пожаловался он и хотел руку поднести, чтоб показать, где гудит, но не смог. Царевич, кусая губы, хмурился, обдумывая что-то, а потом взял товарища за руку и не терпящим возражений тоном решительно произнес:

— Идем ко мне.

— Ты что? — вырвал Ивашка руку. — Нельзя. Ежели кто узнает, так и тебе, и мне, и еще кое-кому попадет, — вспомнил он о Митриче.

— Тогда я с тобой пошлю кого-нибудь!

— Не, тоже не надо. Сам доберусь, не маленький.

— Тогда я тебя провожу до дома. Давай, — и царевич подтолкнул мальчугана к дубку. Ивашка дважды срывался с него и только при старательной поддержке Дмитрия, усиленно подталкивавшего его сзади, вскарабкался на дерево. Едва он встал на нижнюю ветку, по которой обычно перебирался на ту сторону тына, как глянул вниз и зашатался — перед глазами все вновь поплыло-поехало.

— Держись, я сейчас, — услышал Ивашка откуда-то издалека голос Дмитрия.

Мальчику даже померещилось, поскольку повернуть шею, чтобы глянуть, он не мог, что царевич перепутал деревья и лезет совсем на другое, как вдруг почувствовал на плече его руку.

— Пошли, Ивашка.

Тот было попытался, но ватные ноги упорно не хотели слушаться мальчишку. Казалось, страшная усталость физически придавила их к ветке. Ноги, ставшие чужими, дрожали, но вперед не шли.

— Сейчас, сейчас, — пробормотал он. — Ежели чего, Дмитрий поможет, — и крепко сцепив зубы, оторвался одной ногой от ветки.

Первый шаг в любом деле бывает самым тяжелым. Второй удался Ивашке полегче, пускай и не намного, но все ж таки. Следом за ним — третий, но на четвертый уже не хватило сил.

«Только бы не глянуть вниз», — шептал он, чувствуя, что тогда точно сорвется, и продолжал беспомощно стоять, раскачиваясь из стороны в сторону над заостренными концами бревен, которые напоминали чьи-то хищные зубы, злобно поджидающие добычу.

Дмитрий глянул вниз, на тын, потом на Ивашку, потом опять вниз, сделал шажок поближе к приятелю и, ухватив его рукой за плечо, попытался помочь ему восстановить равновесие, но, увы, сил ему явно не хватало.