Последний Рюрикович

— Уж я тебя, малец, по такому случаю напарю. Чтоб до каждой косточки пар дошел, — гудел взволнованно бородач.

И действительно, обещание он свое сдержал. В Рясске-то мальцам последок доставался. В первую голову мужики мыться ходили — под самый злющий пар, потом уж бабы да ребятня. В монастыре это дело и вовсе не больно-то уважали, а тут…

Весь красный, измученный и исхлестанный березовым веником, да не одним, а двумя, Ивашка, как и подобает мужику, все вытерпел молча, но зато потом пришло удивительное чувство блаженной легкости и невесомости.

Вечером он примерил нарядную одежу, которую привез иезуит. Она пришлась Ивашке почти впору, вот только парчовый зипунок чуток жал в плечах, да несколько малы были мягкие желтые сапожки. Но Ивашка смолчал и про зипунок, и про сапожки, боясь, что их отберут и привезут другие, совсем не такие красивые, как эти, что уж на нем.

— Сейчас спать, — сказал Симон, провожая мальчика в каморку, — а поутру я съезжу во дворец и мигом обернусь назад за тобой. Митрич тебя в это время оденет. Когда вернусь, чтобы был готов, — предупредил он еще раз мальчика и подтолкнул к постели: — Спать.

Утром Ивашку разбудило ворчание Митрича:

— Ишь, заспался, как нарочно. Вставай, вставай, а то и во дворец не уедешь. Вон, одежа готова уже.

Ивашка мигом ополоснулся из медного рукомойника, в спешке разбрызгивая воду во все стороны, натянул наспех алую ферязь[105] на белоснежное исподнее, но Митрич осадил его:

— Сымай назад. Вначале эвон что, — и протянул Ивашке красивый становой кафтан[106]. — А енто так останется лежать. Запарисся в ей, — и он кивнул на ферязь.

Затем придирчиво осмотрел уже одетого Ивашку с ног до головы и похвалил:

— Вылитый царевич.

От этих слов в Ивашке сразу проснулись дремавшие опасения. Всплыл в памяти взволнованный шепот Дмитрия: «Беги! Убьют!»

Он помрачнел, но как мог беззаботно сказал Митричу:

— Я покамест во дворе погуляю.

— Боярин заругает, — засомневался было бородач, но потом махнул рукой: — Ан ладно. Иди уж, покрасуйся. Токмо в лужи не лазь — сапоги запачкаешь.

Ивашка мигом слетел с крыльца, нырнул в конюшню, выхватил из угла присыпанный сеном узелок и рванулся к подворотне. Но на крыльце уже стоял Митрич, встревоженно закричавший мальчику:

— Погодь, погодь! — И, сойдя вниз, крепко ухватил его за плечо. — Это куда ж ты собрался? Эва, ажно харч прихватил на дорогу, — подметил он каравай хлеба, выглядывавший из узла.

Ивашка исподлобья глянул на бородача, а тот продолжал, укоризненно глядя на мальчика:

— Нешто так делают? Нехорошее энто дело. Ишь чего удумал. Решил, стало быть, прихватить одежку понаряднее да сбечь. Не ждал я от тебя, брат, такого. Уж чего-чего, а… — и он замолк, услышав горькое всхлипывание Ивашки:

— Вить убьют меня тута, дядя Митрич, коль не сбегу я. Вот вам крест, — и мальчик быстро перекрестился на золоченые кресты видневшейся вдали церкви Преображения Спасова.

— Погодь, погодь, — Митрич опешил от таких неожиданных речей, присел на корточки, не выпуская Ивашкиного плеча, и, озадаченно уставившись на мальчика переспросил:

— Убьют тебя — ты рек?

Ивашка в ответ быстро закивал головой.

— И кто ж?

— Боярин наш, лекарь царский.

— Ишь ты, — Митрич весело покрутил головой, недоумевая, как такая выдумка могла прийти в голову мальцу.

— Ас чего ж ты помыслил так-то?

— И не помыслил я. Сказывали мне, что так будет.

— Да кто ж сказывал-то? Какой шиш[107] приблудный эдакие страхи на тебя нагнал?

— А вы нешто не знали? — в свою очередь строго спросил Ивашка бородача. — Нешто не вместях с боярином?

— Упаси бог, — перекрестил он мальчика. — Ишь чего удумал, на невинного человека такой поклеп строишь. Да рази у меня на дитя рука подымется?! Рази смогу я, коль и захотел бы?! Да мне хучь бы царь приказал — нешто я смог бы?! Эва-а… а насчет боярина — тоже лжа великая. Почто ты так умыслил на него? Кто оболгал, скажи, не боись?

— А вы никому? — После минутного колебания Ивашка решился посвятить во все Митрича.

К тому ж ему ничего иного и не оставалось, ведь с минуты на минуту должен был вернуться Симон, и тогда уже спасения не жди.

— Да вот тебе крест, — истово наложил на себя двумя узловатыми натруженными пальцами крестное знамение Митрич.

Ивашка вздохнул и начал свой рассказ. Митрич внимательно слушал, порой открывал рот, чтобы сказать что-то, но сдерживался и только гневно хмурил брови. Наконец мальчик закончил. Бородач некоторое время молчал, потом озадаченно крякнул и спросил, в надежде увидеть добрую детскую улыбку и услышать звонкий голос: «Да пошутил я, дядя Митрич. Не серчай!»

— Неужто все, что ты сказывал, — правда? Ивашка повернулся к церковным крестам и еще раз трижды перекрестился на них.

— Ажно голова загудела, — пожаловался бородач Ивашке, в сомнении почесывая лоб. Делал он это со всей силой, будто надеясь, что ему оттуда удастся выскрести, если как следует постарается, конечно, единственно правильную мыслишку о том, как поступить.