Последний сейм Речи Посполитой

- Безопаснее будет поехать мне одному, - ответил отец Серафим. Придется сделать крюк, но к вечеру буду в городе. Поезжайте и вы с богом, не мешкайте.

Перекрестил его на дорогу. С восходом же солнца выехала из Мереча монастырская бричка. Как всегда, впереди шел козел-поводырь, а за ним небольшое стадо овец, наскоро закупленных в местечке. Паренек покачивался на козлах, лошадки тащились лениво, а отец Серафим, шепча молитвы, озабоченно поглядывал на Кацпера, лежавшего под покрышкой, и часто обтирал ему водкой ноздри и лицо. В тот момент, когда сворачивали с Гродненского тракта влево, на проселочную дорогу, ведущую к лесам, огромный багровый диск поднялся на небе.

XI

Зарембе удалось при содействии босняков, принимавших участие в заговоре, добраться до своей квартиры еще до открытия застав, бдительно охраняемых казаками. Выспавшись в течение нескольких часов и переодевшись самым модным франтом, бренча цепочками и брелоками, в огромном галстуке, повязанном вокруг шеи, в котором он мог потонуть до самых глаз, в полосатом жилете, голубом фраке, узких белых панталонах, в остроконечной шляпе, красивый, благоухающий ароматом французских духов, улыбающийся, несмотря на глубокое беспокойство о Кацпере, он собирался показаться в городе, чтобы обратить на себя внимание. В это время на пороге появился Гласко. Вид у него был усталый, весь он был забрызган грязью, лицо его пылало от негодования.

- Что случилось? - забеспокоился Заремба. - Какая-нибудь неприятность?

- Большущая! Прикажите мне дать чего-нибудь поесть. И слушайте, что со мной приключилось! Помчался я из Мереча и спокойно на рассвете еще доехал до имения, где "мировские" пасут своих лошадей. Раздал дукаты, приказал держать язык за зубами и направляюсь с хорунжим в его палатку, чтобы немного выспаться. Выбегает оттуда поручик Закржевский. Ждал нас, оказывается, со вчерашнего дня, - кто-то из конюхов донес ему, что двадцать пять человек ушло неизвестно куда и зачем. Насел на меня, как на еврейскую клячу. Говорю дураку спокойно, что вы ему все разъясните. Взбесился, болван, еще больше и приказал вязать меня. К счастью, до этого не дошло, потому что его не послушались. Я думал, что с ним удар случится, - избил солдат и пообещал всех отдать под гетманский суд. Я ему рассказываю и то, и другое, советую быть спокойнее, отнестись к делу благоразумно, а он мне все твердит, как попугай: король, служба, долг. Болван неотесанный, такое мне скверное слово сказал, что я его на дуэль вызвал. Весь эскадрон он повел в Гродно, и даю голову на отсечение, что побежит жаловаться королю и гетману и подаст официальный рапорт. Дело примет для нас скверный оборот.

- Дурак этот Марцин, это верно; но солдат хороший. Из-за большой своей привязанности к королю может нам наделать много бед. Что мы рискуем своей жизнью - это пустяки, лишь бы дело не потерпело ущерба. Если вдруг примутся допрашивать солдат и расследуют, как было дело, так по нитке до клубка доберутся. Черт возьми, этого допустить нельзя, - раздумывал вслух Заремба в большом волнении. - Нельзя терять ни минуты!

- Что же вы думаете делать?

- Я должен удержать Закржевского, чтобы он не подавал рапорта, хотя бы пришлось мне употребить насилие. Нет другого выхода. Едемте, лошади ждут.

Поехали в Старый Замок, представлявший собой почти развалину, где на время сейма квартировали "мировские", несшие личную охрану его величества короля. В воротах, загороженных барьером, стоял караул с примкнутыми штыками. В длинном дворе, заваленном обломками, толпились солдаты и о чем-то совещались, так как в толпе слышались возбужденные голоса и поднимались сжатые кулаки.

- Что тут творится? - спросил Гласко вахмистра Гродзицкого, поджидавшего их.

- Я обставил караулами ворота и все выходы. Жду приказов пана ротмистра, - отрапортовал ему Гродзицкий. - Не хотел никого выпускать, шепнул он многозначительно. - Ведь тут и наша шкура может пострадать. Всех нас уже вызывали на допрос.

- Станьте же у дверей, чтобы нам никто не помешал... и смотрите!

Закржевский жил в угловой башне, сильно потрескавшейся в верхней части. Занимал он там две комнаты в нижнем этаже, убранные с солдатской простотой. Как раз в то время, когда они вошли, он сидел перед окном и сочинял рапорт. Заслышав шаги, вскочил и, увидев друга, заговорил быстро, не обращая ни на кого внимания.