Последний шанс

Он откликнулся сразу, и несколько секунд мы молча глядели друг на друга. Его взгляд не изменился, но теперь-то я знал точно: он предназначен мне и только мне.

Но все-таки сумел не отвести глаза.

— Значит, ты, — сказал он как будто безразлично, просто констатируя факт.

Я молчал. Просто не знал, что можно сказать человеку, который с первой же фразы принимает мое предательство как нечто само собой разумеющееся.

Чен-Крамбаль — предатель. Попробуй это на вкус! Ну как?

Вкус был отвратительный.

— Ну, говори же, — приглашал он.

Я по-прежнему молчал.

— Ты же хотел сказать: зачем это, Хейн? Зачем ты делаешь такую глупость? Ты же сам из-под себя стул вышибаешь… Ну?

— Если ты и так все знаешь, зачем мне говорить?

— И то верно. Ты с войсками уже закончил?

— Почти… — разве этот пустяк имел сейчас какое-то значение?

— Так заканчивай, не тяни!.. Вот что, Крам. Не хочешь говорить ты — так скажу я. Делай то, что собрался делать. То, что считаешь нужным.

Но, пожалуйста, открестись от этой мрази.

— Какой мрази?

— Крам, я думал, что хотя бы мы с тобой можем обойтись без игры в дипломатию.

Я уже и сам себя ругал за фальшивое непонимание.

— Вообще-то можем…

— Надеюсь, ты хотя бы не воспринимаешь всерьез их сказки про свободу?

Я не ответил.

— Их свобода — это химера, — сказал Хейн. — Народу она не нужна и даже вредна. Дай ему свободу — и знаешь, что мы получим? Анархию пострашнее той, что была под конец Хей-Чируна. Народу нужны гарантии, Крам. Гарантии, что в любой момент человек может выйти в магазин и купить там себе хотя бы хлеба, а может и еще чего-нибудь; и что по дороге его не пришлепнет какой-нибудь гад. Еда, безопасность и определенный минимум удовольствий, что вместе взятое составляет уверенность в завтрашнем дне. Все! Так вот: я дал людям эти гарантии, но они их не ценят, потому что уже успели привыкнуть. Конечно — имея гарантии, можно покричать и о свободе. А если гарантий не будет, чего народ попросит в первую очередь? Свободы — или куска хлеба и крыши над головой?

Что хочет дать людям Собрание — и что реально даю я?

— Хейн, я тут с тобой и не спорю…

— Но хуже всего, что они сами не верят в свою химеру. Ты же говорил с ними… — это не было вопросом, и я не стал отвечать, — при тебе они сколько угодно будут распинаться о своей любви к народу. Но рассуждая о свободе для других, они не свободны сами. Они используют лживые средства для лживых целей. Но об этом, конечно, они распинаться не станут. Хочешь пример? Кого возьмем? Вот Хей-Тиррипа хотя бы. Устроит?

— Устроит, — происходящее нАчало казаться мне каким-то странным сном.

— Итак, Хей-Тиррип. Слышал когда-нибудь, какой дворец он себе выстроил к югу от Интремма?

— Нет. Но я как-то и не интересовался.

— А зря. Как думаешь, почему он не любит о нем распространяться?

Я пожал плечами.

— Я тебе скажу, почему. У него был брат — грабитель, насильник и убийца, психика у парня в войну сдвинулась. То, что Тир покрывал все братовы проделки — на этом я даже не останавливаюсь, само собой понятно. Но потом карьера непутевого братца бесславно завершилась. Не справился с управлением, машина грохнулась… Кому достались все награбленные денежки и на что они пошли, сам догадаешься?

— Вот так, значит? Я не знал…

— Прямых доказательств нет, к сожалению… насчет машины. Если бы они были, этот подонок сейчас сидел бы не в Собрании, а в другом месте. В любом случае это только вопрос времени… Ну, кто еще, Крам?

Может, Киг-Айтрени? Этот пламенный борец за народное счастье? Знаешь, что он сделал во время войны?

— Нет… — я приготовился выслушать новое жуткое откровение.

— Он, конечно, был сторонником Кам-Пилора. Однажды к ним попал в плен целиком один наш отряд. Ну, на командира они охотились уже давно.

Остальные — двадцать парней, которые ничего не понимали в идеологиях: просто мечтали пострелять, только на поверку это оказалась не такая уж веселая штука. Ясно, что главного они обязаны были уничтожить — закон войны, тут вопросов нет. Но кто-то предложил казнить всех. Киг-Айтрени мог отменить приказ. Но он этого не сделал.

— Так что же, всех? Двадцать человек — просто так?

— Ну что ты! Конечно, не просто так. Во благо народа, ради торжества справедливости и свободы! Как же иначе?

Я ощутил во рту какой-то гадкий привкус.

— Действительно… — произнес вслух. Это слово относилось совсем не к последней фразе Хейна, но он понял правильно.

— И такое — практически за каждым. Можешь наугад называть имена.

Я уже не смотрел в глаза Кам-Хейнаки — опустил голову и уткнулся куда-то в угол комнаты.

— Открестись, — сказал он. — Иначе я в тебе разочаруюсь.

«А ты сам! — закричало что-то внутри меня. — Посмотри на себя!»

Вслух я произнес другое:

— Хейн, но ведь и мы с тобой… совсем даже не в белом.

— А разве я утверждаю иначе? Само собой, что не в белом. Но разница есть, и она принципиальна.