Последний шедевр Сальвадора Дали

Если бы Анну спросили, чего она боится больше: отсутствия земных радостей или забвения в живописи, – она бы, не раздумывая, выбрала первое. Да, она еще не грезила о великой любви и обо всем, что с ней связано. Но вот Дали затронул эту тему, и ее задело за живое. Боится ли она не испытать любви? Нет, не боится, потому что быть такого не может, чтобы она ее не испытала. Боится ли она не иметь детей? Почему она должна этого бояться? Она молода, здорова, полна сил и желания. Тем более говорят, что мысль материальна и то, чего ты подсознательно боишься, может произойти в реальности. Но вот если бы ей сказали, что это действительно может случиться, стала бы она бояться? Да. Определенно! Если не бояться, то по крайней мере сильно переживать по этому поводу.

– Наверное, я боюсь не иметь детей.

– Что? Каких детей? – Дали, погруженный в собственные размышления, был, как и Анна, где-то далеко. Признание застало его врасплох.

– Вы спрашивали о моих страхах. Так вот я подумала…

– Плохо подумала!

«Да! Действительно плохо. У него ведь нет детей. Как я могла задеть его чувства?! Глупая гусыня!»

– Зачем нужны эти дети? От них одни проблемы!

«Наверное, когда не получилось, только и остается, что утешать себя такими словами».

– Никогда в жизни не хотел иметь этих сопливых ангелочков.

– Никогда? – Анна не могла поверить в искренность подобных утверждений, хотя в голосе художника не слышалось никакого лукавства.

– Никогда! Разве ты не знаешь, что на детях гениев природа отдыхает? Так зачем плодить несчастных людей, которые будут постоянно жить в тени своего знаменитого отца?

– Жить в вашей тени не так уж и плохо. Они бы гордились своим родителем, не испытывали бы нужды в средствах, занимались бы сохранением вашего наследия.

– Я сам могу прекрасно позаботиться о своем наследии, тебе не кажется? Моим единственным бесспорным наследником станет Испания. А моим детищем этот Театр-музей. И вот этого ребенка ждет долгая, успешная жизнь. О его судьбе я смогу впоследствии не волноваться. За него мне никогда не будет стыдно, а он, в свою очередь, не станет комплексовать и считать своего папочку умалишенным. Ты, вообще, можешь представить себе Дали, меняющим пеленки?

Анна задумалась. Следовало признать правоту художника. Пеленки этому отутюженному франту не подходили совершенно. Но она все-таки предприняла попытку настоять на своем.

– Этим могла бы заниматься няня.

Сказать «ваша жена» она не рискнула.

– Няня? Ну и на кой черт рожать детей, если заниматься ими все равно станет няня?

– Но так многие делают.

– Какое отношение Дали имеет ко многим?

И снова Анна вынуждена была согласиться. Ко «многим» Дали не имел никакого отношения. И все же, все же:

– Я уверена, что есть выход…

– Конечно, есть, и он очевиден: не иметь детей!

Если бы Анна была старше, если бы разбиралась в психологии, она бы обязательно объяснила этому упрямцу, что даже самый эгоистичный человек, как правило, испытывает нужду о ком-то заботиться. Невозможно только брать, не отдавая. А когда ты отдаешь и заботишься – проявляешь свой материнский (или отцовский) инстинкт. И не важно по отношению к кому. И Дали, каким бы особенным и гениальным он ни был, эти проявления необходимы, как воздух. Но разве можно ему что-то доказать, да и нужно ли? И кто знает, возможно, этот самый Театр-музей действительно станет самым достойным из его детищ. Гораздо более достойным, чем реальные отпрыски, которых он мог бы наплодить?

– Ты ведь знаешь о теории, что за все в жизни надо платить? – В голосе художника вдруг зазвучала неприкрытая грусть.

– Говорят, что если не в земной, так в другой жизни.