Последний сон разума

– Спасибо, я сыт. Мне кажется, что нельзя в еде переусердствовать, так как сытый желудок – это колыбельная для мозга.

Участковый поперхнулся холодной котлетой и взялся за стакан с чаем в тяжелом подстаканнике. Обычно он подслащивал напиток тремя ложками сахара, но на этот раз решил обойтись одной, да и то без верха.

– Тяжело мне, сынок! – почему-то сказал Володя. – Преступления не раскрываются!..

– Значит, не там ищете, – ответил мальчик. – Все преступления раскрываются, только десятилетия могут пройти, или жизни.

– Девушку убили. Красавицу!

– Жаль.

Синичкин вдруг заметил, что волосы Семена, к началу завтрака отросшие до ушей, сейчас закрыли их полностью.

Эка, диво! – воскликнул участковый про себя. Но сейчас же вспомнил, что и с ним случаются всякие дива, например, ноги светятся!

– Твои ноги – живородящие! – объяснил маленький Семен, опять прочитав мысли отца. – Твои ноги рождают чужие судьбы, о которых тебе неведомо, но которые тесно с тобой переплетены. Ты проводник, отец!

– Проводник чего?

– Воли.

– Чьей?

– Воля может быть только одна. Божья!

Володя перекрестился, но получилось у него это слева направо и почему-то двумя перстами.

Слышащая разговор Анна Карловна находилась в постели в крайнем замешательстве и все время хотела потерять сознание, так как для нее весь диалог казался сверхъестественным и устрашающим.

– А ты кто, сынок? – спросил Синичкин.

– Твой сын.

– Ты тоже проводник?

– Каждый проводник.

– А чего ты проводишь?

– А я пока не знаю. Я слишком мал.

– Ах, сынок! – мечтательно воскликнул Володя. – Как бы я хотел, чтобы твоя судьба была удачливее, чем моя! Чтобы ты достиг всего, чего сам захочешь, и чтобы мы с мамой гордились тобой!

– Я постараюсь, папа. Но у меня никогда не получится рождать жизни, тем более по многу раз!

– Твой талант обнаружится в другом! Не сомневайся! Никогда нельзя терять надежды! Ты еще слишком молод!

Анна Карловна все же потеряла сознание.

Володя Синичкин услышал треск и обнаружил, что рубашка сына разошлась по шву, оттого что плечи его раздались вширь.

– В школу тебя надо определять! – решил участковый. – Пора!

Семен как-то странно посмотрел на отца, но в ответ ничего не сказал, лишь жалостливо взглянул вдруг посеревшими из голубых глазами.

Володя поежился, закончил завтрак, глотнув несладкого чая, и сказал, что обязан отправляться на работу.

В обеденный перерыв он опять разговаривал с майором, повествуя начальнику о мудрости сына, о его философском построении души, на что Погосян искренне радовался, потирая живот.

– Ай, молодца! – Он имел в виду сына Синичкина. – Молодца!

Потом начальник вдруг загрустил и опять проговорил, что скоро умрет, чем рассердил подчиненного.

– Нельзя так говорить! Это Богу противно!

Погосян опешил.

– А что, на все воля Божья! – наехал Синичкин круче. – Никто не знает, близок ли, далек его конец! Вон на Магистральной улице чемпион мира по штанге в ларьке пивом торговал, гора мышц, здоровье, как у быка, так обвалился балкон на десятом этаже и сплющил ларек вместе с чемпионом. Диалектика!

– А у меня живот – комок невров! – почему-то вспомнил Погосян. – Скоро Новый год.

– Скоро.

– Завтра Карапетяна выпускают.

– Прижился язык?

– Прирос. Только чересчур длинный. В рот не помещается!..

Появился Зубов. Он сплюнул на пол семечковую кожуру и сообщил:

– Мою Василису Никоновну в больницу забрали. Нервный криз. Во как!..

Было совсем непонятно, расстроен армянин или нет, но офицеры посочувствовали коллеге и предложили ему покушать долмы и хошломы. Прапорщик согласился и доел все, что оставалось на столе. Потом он громко икнул, на что майор Погосян неожиданно разозлился и за-орал:

– Что, гады, расселись!!! У нас два убийства, а вы тут о детях и женах беседы ведете!

Начальник попытался было встать, но живот задел за край стола и некоторая посуда соскользнула на пол. Прогремело металлическими приборами и разбившимся стеклом.

– А-а-а, ядрена мать! Кто убил татарина Ильясова?!! Тебя спрашиваю, Синичкин?!! Говорить, не молчать!!!

– Так… – участковый опешил на мгновение, но потом доложил четко: – Татарина Ильясова лишили жизни Митрохин, его сосед, и Мыкин – дружок Митрохина! Есть протокол с признаниями!

– А где преступники? – взвизгнул Погосян.

– А преступников нету! В бегах!

– Розыск объявили?

– Местный – да! – ответствовал капитан.

– А всероссийский?

– На то команды не было!

– Ах е!.. – далее майор Погосян перешел на армян-ский язык, и чем дольше продолжалась его эмоциональная тирада, тем светлее становилась черная физиономия прапорщика Зубова-Зубяна.

– Понял, – отозвался Синичкин. – Объявляю всероссийский!

Он поднял трубку телефона и сказал несколько слов дежурному.

– А ты что встал!!! – оборотился с ненавистью к Зубову Погосян. – Кто прикончил Кино?!!

– Из всэх ыскусств для нас важнейшым является кыно! – неожиданно с армянским акцентом продекламировал Зубов и сплюнул семечковую шелуху на пол.

– Ах ты скотина! – завопил Погосян во весь голос. – Издеваться!!! Опять, армянская морда, в старшины у меня пойдешь! Не посмотрю, что супружница твоя в больнице! В рядовые!!!

Многоярусный нос Зубова поник.