Последний Совершенный Лангедока

Но пока пилигримы отдыхали и набирались сил, графы и бароны пребывали в тяжёлой задумчивости и растерянности. Совет следовал за советом, но решение найти не удавалось. Поход, по сути, ещё не начался, а денег уже не было. Не на что даже было закупать продовольствие – хлеб, вино, вяленое мясо, солёную рыбу. А ведь ещё предстояло вернуть деньги венецианцам, которые не желали больше верить в долг и заявляли, что их корабли не выйдут из гавани, пока им не заплатят.

А потом Господь отнял руки свои от крестоносного воинства… На Керкиру пришёл корабль, который привёз того самого юношу Алексея, который пьяный рыдал и катался по песку у костров крестоносцев на острове Святого Николая. Но теперь царевича было не узнать. Он носил богатую одежду, вёл себя с царским достоинством, говорил уверенно, гордо и даже надменно. Царевич, подученный Дандоло, вошёл в шатёр Бонифатия Монферратского и сказал ему:

«Вот, я, василевс Алексей сын Исаака, лишённый престола вопреки законам Бога и установлениям людей. И нет на этом свете силы, способной свергнуть узурпатора и возвратить трон законному монарху, кроме воинов креста. И я говорю и клянусь, что если Бог поможет вам возвратить моё наследие, то всю империю ромеев я подчиню Риму, от которого она, как вы знаете, давно отложилась».

«А ещё, – сказал он, – я знаю, что вы истратили своё добро и что вы бедны; поэтому, воссев на троне в Константинополе, я дам вам двести тысяч марок серебра и съестные припасы для всего войска, малым и великим. А потом, когда в империи будет установлен надлежащий порядок, я приму крест и отправлюсь с вами в Вавилонскую землю, или, если вы сочтёте то за лучшее, пошлю туда десять тысяч человек на свой счёт. И эту службу я буду оказывать в течение года; а все дни своей жизни буду содержать в Заморской земле на свой счёт пятьсот рыцарей, которые станут её оборонять».

Услышав такие слова, графы, бароны и сам Бонифатий Монферратский задумались, ибо вместо сражений за Гроб Господень им опять предлагали убивать христиан. Но царевич понял их сомнения и сказал, что воевать не придётся вовсе – армии и флота у Византийского государства уже давно нет, а столицу охраняют наёмники. Наёмников можно перекупить или просто напугать, после чего они просто разбегутся, а сражения никакого не будет.

Затем Алексей передал графу Монферратскому буллу от папы, в которой тот благословлял завоевание Константинополя и объявлял его делом, угодным богу, а также грамоту от короля Филиппа-Августа, в которой он просил поступать во всём согласно воле папы. Нечего и говорить, что дож Дандоло плакал от счастья, когда узнал о решении крестоносцев. Флот немедленно стал готовиться к выходу в море.

Судьба Крестового похода, Константинополя и Византийской империи была решена.

Стояли ясные и солнечные дни, дул тихий и добрый ветер, и через соразмерное время флот вошёл в рукав Святого Георгия.[67] Учёные монахи, бывшие с нами, говорили, что где-то неподалёку находятся развалины Трои, но так ли это, я не знаю, сам я их не видел. Вскоре флот оказался на расстоянии одного льё от Константинополя, но по совету хитроумного дожа Дандоло флот сначала пристал в гавани Халкедона,[68] чтобы привести в порядок корабли, а также пополнить запасы пропитания и воды, а потом ушёл в Скутари.

Дандоло уверял, что жители Константинополя не будут сопротивляться пилигримам и откроют ворота, но тут он впервые за весь поход ошибся. Вскоре от василевса Алексея III, брата Исаака, прибыло посольство. Послы хитрили и юлили, больше стараясь увидеть и услышать, чем сказать. В конце концов, они предложили помочь пилигримам пропитанием с тем условием, чтобы флот сразу снялся с якоря и отплыл в Святую Землю. Однако граф Монферратский говорил с послами сурово. Он объявил Алексея III узурпатором и потребовал его отречения от трона в пользу племянника, будущего императора Алексея IV. На том посольство и закончилось.

Стоя у борта галеры, я долго разглядывал Константинополь. Я не мог и вообразить себе, что где-либо на свете может существовать такой богатый город, когда увидел эти роскошные дворцы, и эти высокие церкви, которых там было столько, что я и представить себе не мог, если б не видел их собственными глазами. И не было среди пилигримов столь храброго человека, чьё сердце не дрогнуло бы при виде столь мощных стен и башен, ибо взять их штурмом было делом воистину нелёгким.

На стенах было полно горожан, они молча смотрели за прохождением наших кораблей, однако ни один грек из города не дал понять, что он склоняется на сторону пилигримов из страха и боязни перед императором. Графы и бароны ушли в свои шатры и там, посовещавшись, решили, что Константинополь придётся брать штурмом.

Ночью по лагерю ходили священники и монахи, уговаривая пилигримов исповедаться и составить завещание; ведь никто не знает, какова будет воля божья по отношению к ним. Одни молились и плакали, другие точили мечи и наконечники стрел, но мало кто спал.