Последний торпедоносец

И Игорь понял вдруг, что Денис почти плачет. Осторожно спросил:

— Ты из-за отца? Да?

— Ты не был в Севастополе, — тихо ответил Денис, садясь на краю крыши и обнимая колени. — Ты не видел… Тут похоже, но всё-таки не то. Там каждый камень — как сгусток славы. Это отец так говорит. И это правда. Разве не стоило это защищать? Я бы костьми лёг. Я бы патроны подносил, я бы… я не знаю, я не знаю, я бы всё отдал! А мы просто ушли. Такая сила была! Ты не видел, ты представить себе не можешь, а я-то помню! Как побитые щенки. И это — предательство. Других слов тут не придумано. И писать об армии, что это место для негодяев и преступников — предательство. И всё тут. А он пишет. А как он о казаках упоминает — с отвращением почти… А как радуется, когда «военных преступников» «кара» настигает… Вот хотя бы здесь, в этой книжке…

— Насчёт войны он, может, и прав… — решился вмешаться Игорь. — Разве наши ничего не делали…

такого?

— Смысл такой, Игорек, — тихо сказал Денис, — что на войне

все звери. Это правда. Но лучше всё-таки быть в своей стае и защищать своё логово, своих самок и детёнышей. Вот и вся философия. А ещё правда то, что мы первыми войн не начинали почти никогда. На нас лезли и лезли… Или провоцировали, пока не выводили из себя. а потом начинали кричать, какие мы плохие, жестокие и коварные. Гад всегда приписывает свои худшие качества противнику… — он сорвал виноградинку, взял в губы, подержал, плюнул, попав точно в кувшин, стоявший внизу. — Что до «русских зверств»… Отец мне говорил… В начале 90-х такой поэт и журналист Прийма брал интервью у Драгослава Бокана, командира сербских четников, «Белых Орлов». Четники — это партизаны… И этот Бокан привёл потрясающие слова сказал, я их почти наизусть помню, — Денис прикрыл глаза и чётко сказал: — «Все это напоминает приблизительно такую ситуацию: как если бы кто-нибудь схватил тебя, о, читатель, связал бы тебя, потом схватил бы твою жену и ребенка и начал бы их насиловать и резать ножом. И вот в один прекрасный момент, когда он уже почти убил их, он вдруг снимает с тебя веревки, цепи и — включает камеру! И что видит тогда сторонний зритель? Он видит тебя, обезумевшего, в пене, как ты набрасываешься на какого-то молодого человека явно с целью убить его…

Сторонний наблюдатель не ведает того, что предшествовало этому акту: что этот молодой человек в роли палача убивал твою жену и твоего ребенка.»

Денис свесил ноги и стукнул ими о стенку. Сказал с неожиданной тоской: