Последний в семье

— Мне кажется… ты должна быть счастлива. Ты молода, красива, к тому же у тебя будет хороший жених, что ты морщишься? В самом деле, скажи. — Брайна ласково взглянула на Сорку. — Тебе чем-то не нравится Борех? Ты же знаешь, если не захочешь, тебя никто не заставит! Пойми же, доченька, сшитое можно распороть! Но мне кажется, что лучшего жениха, чем Борех, и желать нельзя! Давай не будем обманывать себя, в чем дело? Тебе не нравится его семья? Он же твой кузен! Грешишь ты, Сорка, грешишь… шелковый мальчик, с приятным лицом, на нем покоится божественное присутствие. А главное — говорят, он лучший жених в синагоге… Ты еще молода, тебе в голову лезут всякие глупости, поверь мне, я тоже была молода, после свадьбы начинаешь понимать, что не все то золото, что блестит! Главное — ядрышко, а скорлупа очистится! Грешишь ты, Сорка, грешишь… Ну что я расселась, пойду взгляну на коров.

Сорка все это время растерянно улыбалась, удивляясь, что Брайна говорит с ней, как со взрослой. Сорка стеснялась смотреть ей в глаза и, когда осталась одна, не могла понять, почему не сказала Брайне, что из сватовства ничего не выйдет и чтобы они перестали морочить ей голову с Борехом.

Тишина вокруг раздражала Сорку. Она не знала, куда себя деть, и чувствовала свою ненужность. Ей не хотелось всю жизнь прозябать в этом доме. Сорка надеялась, что кто-нибудь придет, должен прийти и силой вызволить ее отсюда. Она закусила губу, ей захотелось поджечь стог сухого сена, стоявший посреди двора. Хоть будет пылать! Усталая, она сидела на скамейке и смотрела на лес. Лес плел свои легенды, и чем туманнее они получались, чем больше повествовали о невероятных геройствах, возможных только во сне, тем спокойнее становилось на душе у Сорки.

Дремучие леса, седой прихрамывающий лесоруб и даже Брайна — все могли рассказать о бледной черноглазой Рохл, которая, как магнит, притянула к себе Соркиного отца.

Сорка встала, сердясь на отсутствие гостей, переживая, что отец хочет выбрать ей жениха, и ненавидя Бореха. Она вошла в дом, в одну комнату, потом в другую и остановилась у громоздкого книжного шкафа. Сто раз перечитав названия на корешках, Сорка вытащила «Короля холопов»[14]

и долистала до места, где Эстер одна ждет ночью царя. Сердце юной Сорки забилось быстрее, она вздрогнула, будто ею вдруг овладела какая-то мысль, тихо прокралась в комнату Брайны, а затем на цыпочках вышла с молитвенником «Корбн-минхе»[15] в руке.

Сорка спряталась в сарае на свежем сене и начала читать «Мааян тагор»[16]. При малейшем шорохе она прятала молитвенник в сено и делала вид, что читает «Короля холопов». Сорка прислушивалась, понимала, что совершает грех, что девушке не положено читать такие книги, что это мерзко и вовсе непонятно, как это попало в молитвенник, и все же продолжала читать. Она проглатывала страницу за страницей, чувствуя, как погружается в свежее сено, как впитывает его запах, а мягкая сухая трава обволакивает ее, целует в щеку, подбирается к шее, словно кончиками пальцев, обжигает, разрастается, охватывает все тело, а запах висит перед глазами, как пар, разливается по мышцам и наполняет каждый нерв. У Сорки в голове помутилось, она больше не понимала, что читает, машинально повторяя слова, и решила, что никогда не станет невестой Бореха.

Сорка спохватилась, когда прочитала страницу, не поняв ни слова. Она начала с начала, но снова отвлеклась и потеряла нить рассказа. Сорка увидела, как Кроненберг спускается к ней по веревке, надевает на нее мужскую одежду, и они вместе исчезают. Они проводят в пути ночь, день, еще одну ночь и въезжают в чащу леса. Кроненберг выкапывает сундук из-под старого дуба, вынимает голубое колечко, вырывает перо из птичьей головы, а Сорка сидит верхом на черном коне. Двенадцать стройных юношей бегут за ней следом, поддерживая шлейф ее платья, сотканный из воды, а русалки, наряженные в мягкие облака, шествуют впереди, неся длинные рога и шали. Деревья расступаются, лес шумит, Висла рассекается, Ванда выходит навстречу Сорке и вводит ее во дворец.

Глава 7

Соркина помолвка и годовщина смерти реб Менделе

Печь, занимавшая больше половины кухни, горела, отбрасывая красные блики, а взбудораженная Брайна постоянно добавляла поленья к горящим головешкам и подкладывала кусочки коры под стоявший в углу треножник, на котором с ворчаньем кипел горшочек с гусятиной.

Брайна мешала крупник, то и дело отодвигая заслонку печи и добавляя полено, и наблюдала, как жарятся гуси. Она истово просила Бога, чтобы все удалось, и постоянно выглядывала из окна, ожидая приезда Мордхе. Ей хотелось, чтобы тот привез как можно больше хасидов. Разве это пустяк? Соркина помолвка и годовщина смерти реб Менделе!

Сорка сидела у окна над открытой книгой, собирала на нитку кораллы и смотрела на покрытые снегом, будто растрепанной ватой, деревья.

— Кораллы не убегут, завтра доделаешь, — обратилась Брайна к Сорке. — Давай лучше накрывай на стол, они ведь скоро приедут.