Последний в семье

— Ты же говорила, что Марьяна накроет? — Сорка завернулась в шелковую турецкую шаль.

— Эта негодяйка пока не пришла! Наверное, опять поругалась с Вацеком. Такой мир в семье только гоям пожелать! Ну что сидишь? Давай шевелись!

— Уже иду. — Сорка принялась листать книгу.

— Не надоело читать целый день? Ты же портишь себе глаза! Уж сегодня-то могла бы взять еврейскую книжку, а не забивать себе голову чем попало!

— Так что же он не привозит новых книг, наш книгоноша? Старые я уже знаю наизусть, — оправдывалась Сорка.

— Ты думаешь только о сказках, а псалмы бы тебе вовсе не повредили, — сказала Брайна.

— Начинается!

Брайна сняла горшок с гусятиной, поставила его на пол и стала перекладывать жир в глиняную миску

— Жир еще кипит? — спросила Сорка.

— Он кипит так же долго, как вдовец оплакивает умершую жену, — улыбнулась Брайна и поставила горшок обратно на треножник.

Марьяна вошла в кухню, потирая руки, подышала на них и стала греться у горячей печи.

— Мой старик отправил меня сюда, я вам нужна? Ох, и мороз сегодня!

— Очень холодно? — спросила Сорка. — Я сегодня еще не была на улице.

— Ты еще спрашиваешь! Мороз кусается, как бешеная собака!

— Легкой им дороги! — вздохнула Брайна. — Слушай, Марьяна, приберись в столовой и расставь столы, хорошо?

— Хорошо!

Брайна налила настойку, разломила пирог напополам и хлопнула Марьяну по плечу:

— Сначала попробуй мою выпечку.

Марьяна набила полный рот, отряхнула руки от крошек и после каждого укуса встряхивала пирог, сыпля крошки в рот.

— Теперь за работу, — сказала Марьяна с покорной улыбкой, облизнулась, вытерла руки передником и пошла в столовую.

Сорка сняла со стены зеркало, прислонила его к горшку, зачесала волосы гладко на пробор, уложила косу вокруг головы и обернулась к Брайне:

— Как я теперь выгляжу? Что скажешь, Брайна?

— Спроси что-нибудь полегче! — вздохнула Брайна и продолжила перекладывать жир в глиняную миску.

— Знаешь, Сорка, эти гуси — просто удача, — сказала Брайна. — У нас будет, чтоб не сглазить, целая миска смальца. Хорошо бы и на Пасху купить не хуже! Сейчас, конечно, все не то! Где это слыхано, чтобы в приличном доме еще не было смальца на Пасху? Ведь Пурим на носу! У людей, как я знаю, смалец на Пасху готовят с Хануки. Когда бабушка Ривкеле, долгих нам лет жизни, чистая душа, запасала смалец на Хануку, у нас, у детей, был настоящий праздник. Как сейчас помню. — Брайна довольно подбоченилась. — Моя бабушка, небольшого росточка, стояла на высоком стуле, мешала смалец и рассказывала нам, своим внукам, о бедной еврейке, праведнице, как та снимала жир, а из трубы показалась маленькая беленькая ручка. И сколько бы еврейка ни опорожняла миску, она вновь наполнялась до краев. И что ты думаешь? Бабушка, пусть ее ожидает светлый рай, рассказывала эту историю так, что мы, дети, вдруг увидели маленькую беленькую ручку, как у годовалого ребенка! Вот шуму-то было! Бабушка заплясала от радости, захлопала в ладоши, а мы подпевали:

Рученька, рученька, вдоволь смальца дай!

Рученька, рученька льется через край!

И что ты думаешь? Пяти польских фунтов смальца хватало на семь-восемь дней. Это правда, как то, что я еврейка!

— А почему теперь больше не появляется рука? — с любопытством спросила Сорка.

— Потому, что теперь уже ни к чему, доченька моя. Мир становится все хуже. Вот возьмем, к примеру, тебя: сколько здоровья мне стоит, чтобы ты иногда молилась в субботу перед Новолетием? И поверь мне, что я в твои годы молилась три раза в день.

— А если я буду молиться три раза в день, то ручка появится? — улыбнулась Сорка.

— Может, и так, попробуй! Но это, доченька, уже не получится. Прежде чем сделать, ты договариваешься с Владыкой мира о воздаянии.

Послышался скрип колес — повозка, запряженная тремя лошадьми, остановилась во дворе. Брайна подошла к окну и принялась вытирать замерзшее стекло.

— Брайна, видишь, тетя Гитл тоже приехала! А вот и Борех, папа и так много евреев, смотри!

— Раз так, Сорка, быстро переодевайся! Не валяй дурака, чего ты ждешь? Я тоже надену другое платье.

— С чего вдруг?

— С того, — улыбнулась Брайна, — что я или полная дура, или немного пророчица. Сегодня, дай Бог, разобьем тарелку[17].

— А я не буду переодеваться! — почти крикнула Сорка.

— Сорка, послушай меня, не смеши людей. Не захочешь, никто тебя заставлять не будет! Сшитое можно распороть, доченька! К тому же он не чужой.

Мордхе в расстегнутой шубе по-хозяйски первым вошел в дом. За ним — миньян[18] замерзших, съежившихся хасидов с посиневшими носами.

— Ну, как дела, Брайночка? — Гитл вкатилась в дом, как бочонок, и обняла старуху.

— Не жалуюсь. А у тебя, Гитл, дорогая? Холодно, да?

Гитл сняла шубу, стянула одну кофту, за ней другую, развернула несколько шалей, и из бочонка превратилась в худую сгорбленную еврейку.

— А где Сорка?