Последний верблюд умер в полдень

Отборные воины Настасена — высокие, мускулистые парни в расцвете сил — окружили кресло-трон и странную маленькую беседку позади него, построенную из плетёного тростника, убранную золотом и тяжёлыми занавесками. По форме она напоминала те, что я видела на египетских барельефах, с покатой крышей и карнизом. Я толкнула Эмерсона, который угрюмо изучал ряды зрителей.

— Она там, как ты думаешь?

— Кто? Где? А, там? Хм-м. Вполне возможно. В настоящий момент меня больше занимает вопрос, где же Рамзес.

Я объяснила свою аргументацию по этому вопросу.

— Несомненно, — раздражённо отозвался Эмерсон. — Надеюсь, они справятся. Нам, вероятно, придётся сидеть на протяжении большей части чёртовой церемонии; если Тарек имеет хоть какое-то понятие о стратегии, то будет ждать кульминации, когда внимание аудитории отвлекается.

Волнение толпы и нарастающий гул указывали на интерес к происходящему. Там, где нас поместили, не было видно входа, поэтому до того, как новый гость оказался перед нами лицом к лицу, мы не признали Реджи. Да и то для уверенности мне пришлось взглянуть ещё раз. Он был одет, как дворянин — даже в парике из грубых тёмных волос, который прятал огненные кудри.

Читатель, возможно, заметил, что в наших планах побега для Реджи не находилось места. Отнюдь не из-за бездушия, как может показаться. Просто в день, назначенный Тареком для выступления, у Реджи было больше шансов на спасение, чем у всех нас. Если Аменит не могла спасти его, маловероятно, что у нас бы это вышло лучше. Если мы благополучно сбежим, то сможем снарядить и осуществить ещё одну экспедицию; но благополучие детей, Рамзеса и Нефрет, имело естественный приоритет.

Пребывая в счастливом неведении по поводу такой хладнокровной оценки обстоятельств, Реджи приветствовал нас храброй улыбкой.

— Ну, вот и конец. По крайней мере, мы умрём вместе.

— Я совершенно не намерен умирать, — заскрипел зубами Эмерсон. — Вы выглядите нелепо, Фортрайт. Почему вы позволили им напялить на себя эти тряпки?

— Какое это имеет значение? — вздохнул Реджи. — Единственное, что меня беспокоит — судьба бедного маленького мальчика. Даже если он всё ещё жив, как он сможет выжить без родителей?

— Я предпочитаю не обсуждать эту тему, — отрезал Эмерсон. — Так, кажется, представление вот-вот начнётся.

Настасен появился у входа во внутренний двор. Он был одет как простой жрец, если не считать длинных чёрных волос[175]. За ним следовала небольшая группа высокопоставленных чиновников, в том числе оба Верховных жреца, стражники — и ещё один человек, появление которого заставило меня усомниться, не являются ли события двух прошедших дней просто ужасным кошмаром. Он выглядел в точности, как рука

Хенешема, которого прикончил Эмерсон — то же самое приземистое, мускулистое тело, то же грубое лицо, то же сверкающее копьё и та же узенькая набедренная повязка.

— Проклятье! — выпрямился Эмерсон. — Я думал, что убил ч… ублюдка.

— Язык, Эмерсон, пожалуйста. Это не тот… не может быть… тот же самый человек.

— Должно быть, его брат, — пробормотал Эмерсон. И действительно, отвратительный злобный взгляд новой Руки, искоса брошенный на моего мужа, явно предвкушал удовольствие, превышавшее простую гордость за своё профессиональное мастерство.

Приветствуемый музыкой и танцами, бряцанием систров и криками поклонников, появился бог.

Эмерсон наклонился вперёд, его глаза сияли.

— Господи Всемогущий, Пибоди, только взгляни! Это ковчег бога — корабль, изображённый на древних рельефах. Кто из учёных, кроме нас, мог бы похвастаться возможностью увидеть такое?

Читателям, которые интересуются значением судов в древних египетских религиозных церемониях, советую обратиться к статье Эмерсона в «Журнале египетской археологии». Всё, что я собираюсь сказать — появившийся перед нами корабль был построен по образцам священных лодок, на которых боги посещали различные святыни. Изогнутые нос и корму украшали вырезанные головы бога — Амона Ра, увенчанные рогатыми коронами и солнечными дисками. Длинные вёсла тоже покрывали знаки, священные для Амона, а в центре корабля стоял храм или шатёр светлого дерева, окружённый занавесками. И, хотя это была всего лишь деревянная скульптура, требовалось двадцать пять-тридцать человек, чтобы нести её.

В иные дни скрытый от людских глаз, нынче бог предстал общему взору на фоне отдёрнутых занавесок. Он оказался невероятно любопытной статуей, непохожей на любую, какую я когда-либо видела, и созданной, должно быть, в незапамятные времена. Приблизительно четырёх футов в высоту, вырезанный из окрашенного, позолоченного дерева. Руки, скрещённые на груди, сжимали двойные скипетры. Тонкие льняные полотна покрывали обнажённые конечности; шестидюймовый воротник украшал широкую грудь.

Пальцы Эмерсона судорожно сжались. Чего бы он ни дал за возможность записей! Увидеть такую ​​церемонию, часто описываемую, но никогда не изображаемую в деталях — всё равно, что совершить путешествие назад во времени. Грозная цель происходившего и его отвратительная кульминация были почти забыты.