Последний верблюд умер в полдень

Склоняясь под тяжестью позолоченного сооружения, носильщики медленно продвигались по проходу к воротам храма. Стражники грубо оттесняли зрителей, бурливших, как муравейник. А те кричали в мольбах и восхищении; поднимали на руки детей, толкая их вперёд над головами стоявших в первых рядах, чтобы крошечные ручки прикоснулись к священному ковчегу; дрались и толкались, стремясь занять более выгодную позицию. Впервые я полностью осознала силу суеверий, и поняла, что религия, которую я изучала с отстранённостью учёного, была живой, полной жизненной силы. Эти люди верили. Они примут решение бога и защитят его избранника.

Спускаясь по проходу, носильщики остановились, и из рядов зрителей вышел человек; стражники раздвинулись, чтобы пропустить его. Я не слышала, что он сказал, его слова заглушили крики толпы, но предположила, что он провозгласил призыв или вопрос — и хорошо подкупил стражников и носильщиков: не только, для того, чтобы ему позволили обратиться к богу, но и для обеспечения правильного ответа. Я встала на цыпочки, пытаясь увидеть, как бог отвечал; к сожалению «он» стоял ко мне спиной, а вокруг столпились люди. Всё, что я увидела — спрашивавший отшатнулся и попятился назад, схватившись руками за голову. Вздох удивления пронёсся над толпой. Спустя несколько мгновений корабль двинулся дальше.

То же самое произошло ещё дважды. Я видела ещё меньше. Затем корабль достиг ворот, и развернулся. Теперь он двигался быстрее и не останавливался. Шум толпы умер в звенящей тишине, и прогремел мелодичный бас Верховного жреца:

— О Аминрех, царь богов — фараон ждёт тебя. Дай ему своё благословение, о Аминрех, дабы земля жила и процветала с Его Величеством.

Настасен шагнул вперёд, ухмыляясь. Где же Тарек? Всеобщий взор был прикован к кораблю и богу, каждый присутствовавший в ожидании затаил дыхание. Я не могла оторвать глаз от гротескной деревянной статуи. Раскрашенное лицо смотрело прямо перед собой. Пустые глазницы… Они были полыми, не раскрашенными, не заполненными кристаллами. Но — не пустыми. Что-то мерцало в них. Я заметила, что руки бога не составляли одно целое с остальной частью тела, а были вырезаны отдельно — и в тот момент, когда корабль почти достиг места, где в ожидании стоял Настасен, одна рука пришла в движение. Тяжёлый деревянный цеп ударил по плечу ближайшего носильщика. Он вскрикнул, споткнулся, потерял контроль над шестом и рухнул у ног человека, стоявшего перед ним. Всё сооружение закачалось и остановилось, другие носильщики с трудом сохраняли опору и равновесие. Рука бога поднялась — не та же самая, а другая, державшая посох. И осторожно коснулась им головы человека, внезапно вырвавшегося из рядов зрителей и застывшего рядом со святыней. Белая одежда была такой, какую носили младшие жрецы. А лицо — Тарека.

В ошеломлённом молчании прогремел голос, подобный грому бронзовой трубы:

— Бог сказал! Вот Царь ваш, народ Святой Горы!

Спи, божия раба

Я узнала голос — значит, Муртек всё-таки оказался человеком Тарека! Время было рассчитано идеально. Зрители неподвижно застыли от изумления, а Тарек сорвал ритуальный парик с головы и сбросил халат. На лбу сияли близнецы-уреи[176], символы царской власти; на груди лежали священные знаки — скарабей, кобра и Нехбет-стервятник[177]. Выхватив ​​меч из ножен, он высоко поднял его, крича:

— Я король! Повинуюсь выбору Аминреха, того, кто несёт на землю Маат, защитника народа!

Повсюду во дворе другие мужчины освобождались от маскировки, обнажая оружие, вынимая красные перья из скрытых складок одежд и прикрепляя их к повязкам на головах.

— Браво! — воскликнул Эмерсон. — Что за стратег! Я сам не смог бы придумать лучше!

Это был гениальный ход, и на мгновение я подумала, что Тарек победил, выиграв корону без насилия и гражданской войны. Но красные перья уступали в числе кожаным шлемам гвардейцев Настасена, а Верховный жрец Аминреха отнюдь не ​​был человеком, который просто так позволил бы ускользнуть власти из рук.

— Измена! — проревел он. — Богохульство! У этого преступника нет имени. Он — не избранник Аминреха, но предатель, приговорённый к смерти. Схватить его!

Вспыхнуло смятение. Солдаты Настасена бросились исполнять приказ Верховного жреца, повстанцы сплотились, чтобы защитить своего вождя. Ни лук, ни стрелы, ни копья с длинной рукоятью не годились в такой тесноте; противники сходились лицом к лицу с мечами и кинжалами. Эмерсон в возбуждении топал ногами:

— Проклятье, Пибоди, отпусти мою руку! Мне нужен меч! Мне нужно перо!

Мне пришлось кричать, чтобы быть услышанной среди боевых возгласов и грохота оружия:

— Эмерсон, смотри!