Зато телепатические способности дайонов были несомненны, а значит, и претензии этого народа на родство с гигантами — небезосновательны.
— Ты не поверишь, Одо, если я скажу, что с одним из тех «больших предков» мне доводилось встречаться всего четыре с небольшим года назад здесь, на Меркурии, только в другом поясе, — тихо произнес он. — И та встреча едва не стоила мне жизни.
— Почему не поверю? Тебе и Джун…
Проклятье, пора привыкать, что она знает о нем почти все! И прекратить, как попугай, спрашивать— «откуда»! Ну ладно же, решил Тревер. Если он сумел справиться даже с Шеннечем, когда в его голове торчал проклятый камень, то перед девчонкой‑то запросто захлопнет дверь, и нечего ей подглядывать за ним и рыться в его памяти. Тревер сосредоточился, устанавливая внутренний блок. Узкие бровки Одо растерянно и обиженно взметнулись.
— Ты мне не доверяешь? — спросила она, ощутив, что его сознание ей уже недоступно.
— Во — первых, есть вещи, которые не детского ума дело, — проворчал он. — Во — вторых, согласись, нечестно получается, если мы не на равных. Ведь я не могу влезть к тебе в душу и вытащить оттуда все, что мне бы хотелось узнать. Тогда и ты не суйся в мою.
— Дайоны так делают, только если обижаются, — сообщила Одо. — Ты обиделся на меня?
Ага, эквивалент обычного человеческого молчания в случае ссоры. «Я не хочу с тобой разговаривать». Только здесь чуть иначе — «я не хочу с тобой думать». Тревер испытывал двойственное чувство. С одной стороны, ему удалось отгородиться от посторонних. С другой — Одо не заслуживала оскорбления недоверием. Да и инстинкт самосохранения требовал не настраивать против себя тех, от кого зависишь в полном смысле слова.
— Одо, — он взял ее за руку, — я чужак, у нас все по — другому. Мы не привыкли знать все друг о друге. Извини. Ты здесь ни при чем. — тут у Тревера возникла одна идея, и он продолжал: — Но до сих пор тебе было известно обо мне очень многое, верно ведь? Понимаешь, я не могу вспомнить, что со мной случилось. Так бывает. Как я попал в лес так далеко от Олабара? Почему на мне оказалась другая одежда? Преследовал ли я кого‑то или, наоборот, он гнался за мной, и кто этот «он»?.. Многие мысли и образы могут быть запрятаны очень, очень глубоко, так что человеку их никак не вытащить, хотя они есть, — Тревер пытался чем‑то заменить простое слово «подсознание», резонно полагая, что Одо оно не знакомо. — Если я снова пущу тебя в мои мысли, может быть, ты найдешь такие, о которых я не помню? Это очень важно. Ты мне расскажешь о них, и я…
— Я знаю, о чем ты говоришь, — отозвалась Одо, — давай попробуем. Только когда слова так глубоко, их лучше слушать руками, — она склонилась к Треверу и приложила ладони к его вискам, но вдруг отдернула руки, словно обжегшись, отшатнулась, и он увидел, как выразительное лицо девочки исказилось неподдельным страхом.
— Я не могу, — пролепетала она. — Там…
— Что же? — нетерпеливо спросил Тревер. — Что ты увидела?
— Ничего. Там только черная пустота.
— Ты должен и будешь делать то, что я тебе велю, — голос звенел сталью, и каждое слово впечатывалось в мозг Джошуа по отдельности, словно Фрэнк не говорил, а вколачивал гвозди. — Все очень просто. Ты не смеешь задирать хвост потому, что целиком и полностью от меня зависишь. Если я не буду поддерживать твою жалкую жизнь, ты умрешь, а она не так уж ценна для меня, ведь я могу создать таких как ты столько, сколько мне будет нужно. Я терпел тебя ради Идис, но мне надоели проявления твоего гонора, Тревер.
— Джошуа, — упрямо возразил тот. — А слово «гонор» означает по — латыни «честь», и в нем нет ничего недостойного.
— Кто здесь говорит о достоинстве? — губы Фрэнка растянулись в угрожающей ухмылке. — Кто, я спрашиваю? Вернее, что ты такое? Человек? Нет. У тебя нет никакого прошлого, твое красивое тренированное тело распадется, стоит мне всего лишь прекратить вводить в него вещество, замедляющее физиологические процессы, и с чем ты тогда останешься? Ты всего лишь ходячий труп.
— Ты тоже. Точно такой же ходячий труп, и даже еще хуже. Человек от трупа вообще отличается наличием души, и у меня она есть, а у тебя — сомневаюсь.
— Это он тебе внушил? — когда Фрэнк злился, то бледнел так, что внешне мало чем отличался от покойника. — Хорошо, Тревер. Ты свободен. Как ветер.
Рейнольдс, несильно размахнувшись, швырнул об стену стеклянную ампулу, которую держал в руке, и ее содержимое растеклось среди россыпи тонких острых осколков. Джошуа судорожно сглотнул, завороженно глядя на прозрачно — голубоватую лужицу. Фрэнк взял следующую ампулу. Ее постигла та же участь. Когда дело дошло до третьей, Джош не выдержал.
— Не надо! Фрэнк, пожалуйста, не делай этого.