Последний выдох

– Мне понравилась эта выдумка – приготовление обеда на моторе. – Эдисон сложил ладони Кути чашечкой вокруг пакетика с картонными спичками и чиркнул одной. – Я спасаю твою жизнь, сынок, – сказал он, – и мое… мою… душу? Что-то мое. – Он держал в руке зажженную петарду, пока огонек на фитиле почти не добрался до крошечного картонного цилиндра. А потом весело скомандовал: – Прыгай! – и выпустил ее.

Кути поспешно отдернул ногу, но, когда петарда взорвалась, резко, хоть и не слишком громко бахнув, разлетевшиеся горящие клочки бумаги все же ужалили пальцы ноги.

Он открыл было рот, чтобы возмутиться, но Эдисон зажег еще две. Эдисон закричал: «Беги!» – заставив голову Кути резко дернуться, и Кути побежал по темному тротуару узкой боковой улицы, и теперь искры жалили обе его ноги.

– Засранец психованный! – пропыхтел мальчик, когда очередная петарда вспыхнула прямо перед пальцами ноги, и без того уже пострадавшими.

Следующую Эдисон не выпустил; он держал ее в руке, и она, взорвавшись, больно, как молотком, ударила по пальцам Кути.

– Черти бы побрали!.. – взвыл Кути, все так же продолжая бежать неровной припрыжкой.

– Следи за языком, мальчик! Ангелы-стенографисты уже сели за пишущие машинки! Следи, чтобы рот был чистым!

– Прости-и-те!

Где-то в глубине сознания Кути знал, что дети Эдисона ненавидели эти штуки, что им тоже приходилось так же скакать, отрывая обе ноги от земли; на мгновение он уловил образы девочки и двух мальчиков, прыгающих на лужайке среди взрывающихся петард, обдающих их голени зелеными обрывками травы, увидел мельком, как трудно было заставить Томми-младшего залезть на блестящий столб и взять монеты, лежавшие наверху, – как Эдисону пришлось в конце концов натереть канифолью колени мальчика, чтобы добиться трения. Тем не менее это обязательно нужно было делать, и сажать детей под замок тоже нужно было как можно чаще – для их же собственной пользы.

Он неуклюже прыгал и дышал со всхлипами, обжигая горло и нос. По крайней мере, сейчас на улице никого не было; по левую руку от него, за сетчатым забором, за который он снова и снова хватался, чтобы сохранить равновесие, на площадке закрытой мастерской кузовного ремонта теснились пыльные туши старых автомобилей, а в домиках на другой стороне улицы все окна были темными.

Одна из болтавшихся на шее кроссовок крепко ударила Кути под подбородок, и лодыжка вспыхнула болью, когда Эдисон наконец позволил ему нырнуть за мусорный бак на пустой автостоянке и сесть на упавший телефонный столб, чтобы отдышаться. Ближайший уличный фонарь погас как раз в тот момент, когда Кути прогарцевал мимо него, и теперь, сидя и жадно хватая ртом воздух, он смотрел, как отсвет на шлакоблочной стене меркнет от красного к черноте.

Изо рта Кути вырывалось неровное шипение, и губы трепетали, потому что и он, и Эдисон пытались заговорить одновременно. Кути закатил глаза, расслабился и выслушал негромкие, несмотря на запальчивость, слова Эдисона:

– Будь я твоим отцом, то вымыл бы твой рот с мылом.

Кути уже довелось слышать эту фразу, но на сей раз он воочию увидел отца, запихивавшего кусок мыла в рот сыну, и содрогнулся. Родной отец Кути никогда не наказывал его физически, предпочитая обсуждать каждую ошибку в «полезном диалоге», после которого допущенное сыном нарушение получало уважительный статус части «поучительного опыта», который должен был сформировать его «чувство собственного достоинства».

– Ладно, все это просто чепуха, – продолжал Эдисон срывающимся шепотом, очевидно, уловив мысль Кути. – Когда мне было шесть лет, я сжег отцовский сарай – я попытался… угробить приятеля, который не отлипал от меня добрый год; конечно, в том возрасте я понятия не имел о таких приемах, как взрывание следов петардами! – Он захрипел, что, очевидно, было смехом. – О нет! Сарай я сжег, а отвязаться от маленького друга так и не смог, как не отвяжешься от собственной тени. Так о чем я? Ах да, сжег я сарай – и неужели ты думаешь, что мой

отец обсуждал эту историю со мною и называл ее – как это у тебя это называлось?

– Поучительный опыт, – вяло ответил Кути. – Нет, думаю, что он поступил не так.

– А я тебе скажу, как было. Он пригласил всех соседей с детьми прийти посмотреть, и до полусмерти выпорол меня на городской площади нашего Милана!

Кути фыркнул, и через накопленные стариком за последующие годы события в сознание Кути хлынула память об отчаянии, страхе и унижении, которые чувствовал тогда мальчик.

Несколько долгих секунд оба молчали. Наконец Кути прошептал:

– Можно мне теперь надеть носки и обуться?